Читать «Уход на второй круг» онлайн - страница 19

Тогда, на не совсем трезвую голову, Глебу все это казалось стройным и логичным. И делало самого себя в собственных глазах чуть ли не Доктором Стрэнджем. Когда же его разбудили пощечиной, от ореола супергероя не осталось и следа. А он сам был Машей. Ну, той самой, которая «кто сидел на моем стульчике, кто пил из моей чашки». Подстава. Видимо люди в форме так действовали на его подсознание. И похрену, что форма не полицейская.

И он всерьез не знал, на кого больше злится. На нее — за отсутствие ожидаемой реакции. Или на себя — за то, что ожидал этой самой реакции. Последнее, впрочем, тоже было вполне привычно. Самоистязанием он занимался последние полтора года.

А вот кефирчик в очередной раз сотворил чудо — в смысле ожиданий не подвел.

И потому к вечеру более-менее проспавшийся и очухавшийся Глеб Львович Парамонов в потертой кожаной куртке и не вполне бритый выползал из своей квартиры на первом этаже девятиэтажки с тем, чтобы отправиться на обожаемую работу. Рвение к труду — шажок на пути к великой цели. Вылезти из дерьма.

Но в это самое дерьмо его опустили в который раз — порога дома не перешагнул, а будто за шкирку в бочку окунули.

Клац — поворот ключа в дверном замке.

Клац — щелчок где-то в шее.

Клац — скрип металлической дверцы почтового ящика.

И негромкий шелест внутри. Конверт — Парамонов сто лет не получал бумажных писем. Парамонову вообще никто не писал. Некому было писать.

— Круто… — пробормотал он, узрев внутри конверта несколько банкнот с изображением Леси Украинки.

Клац.

И дошло.

Благодарность. Вместо нормального «спасибо». Или это и есть спасибо? Или «извините за утро».

Клац.

И он погасил в себе приступ подступающего бешенства. Знал, как это делается. Умел, практиковал. Иначе с отдельными индивидуумами рисковал просто не справиться. А ненависть к человечеству давно уже была им приобретена — почти профессиональный навык.

Теперь к общей какофонии добавились крайне негативные чувства к соседке со второго этажа. Всего лишь. Забить. Забыть. Идти на работу.

Смена в двадцать четыре часа притупляла и бешенство, и любые другие чувства. Их он просто отключал. Превращался в машину с фонендоскопом на шее — ходил, говорил, выдавал на-гора знания, необходимые на вызовах. Но не чувствовал. Ни бешенства, ни сожалений, ничего.

Переступал порог, переодевался, выдыхал в пересменку, когда вызовов было не очень много. Встретил Татьяну Ивановну — старую знакомую, с которой работал первые пару месяцев. Она смену сдавала. Махнула ему, кажется, тоже почти не имея на то сил. И ушла переодеваться. Домой. Спать. Возраст сказывался. Но губы, накрашенные красной помадой, всегда улыбались, хоть двенадцать часов в смене, хоть двадцать четыре.

Заглянул в аквариум. Расписался в документах. Ушел смотреть машину. В эту ночь он с новеньким шофером, имени не помнил. Петрусь заступает в восемь. До восьми еще продержаться. Илонка вечно опаздывает, а перед самым выездом звонок из аквариума оповестил: сегодня один, звезда смены заболела. В каком-то смысле он выдохнул — никто не станет жужжать под ухом. Хотя и трудно, когда один.