Читать «Тяжелый путь к сердцу через желудок (антология)» онлайн - страница 44

— Что ты корчишься?! Какать хочешь?! — заорала мать и потащила дочь за руку в уборную.

— Я сама-а-а! — вопила Аглая и с ожесточением вырывала руку.

— Я тте дам сама-а-а! — возмущалась мать и, втолкнув девочку в узкий пенал туалета, запирала дверь на шпингалет.

— Выпусти, — пинала дверь узница и грозилась: — Я бабе скажу!

— Вперед! — не могла остановиться горе-мамаша и обещала продержать дочь до того момента, пока домой не вернется злосчастная бабка.

— Ну и пусть! — огрызалась девочка и шипела: — Дедуля захочет писать — выпустит.

— Не захочет! — обещала дочери мать и с надеждой смотрела на закрытую дверь отцовского кабинета. Тому и вправду ничего не хотелось: он часами сидел в одиночестве, положив перед собой чистый лист бумаги и пытаясь писать по старинке, с карандашом в руках. — Не ори!

— Буду! — вопила из-за запертой двери Аглая.

— Ну и ори! — неожиданно разрешала мать и, бесшумно отодвинув шпингалет в положение «открыто», скрывалась у себя в комнате. — Пока не извинишься, из туалета не выходи! — кричала она в коридор, не надеясь на то, что дочь к ней прислушается.

Девочка не удостаивала мать ответом, потому что на самом деле ничего не слышала в собственном оре, и еще пару минут истошно визжала: «Буду! Буду! Буду!» Не дождавшись привычной материнской реакции, Аглая осторожно приоткрывала дверь туалета и выглядывала в коридор: никого не было. Тем не менее девочка не решалась покинуть безопасное пространство и оставалась внутри, периодически выглядывая наружу: выйдут — не выйдут? Обратят внимание — не обратят?

С одной стороны, конечно, очень хотелось, чтобы не обратили: тогда можно заниматься, чем душа пожелает, но только на ограниченной территории домашней уборной. Душе нравилось отковыривать масляную краску со стен, отчего поверхность утрачивала гладкость и превращалась в нечто, напоминающее карту полушарий с выщербленными материками серого цемента. Об этом Аглае сказала Алла, долго рассматривавшая стены в уборной.

С другой стороны, в слове «обратят» тоже были свои очевидные плюсы. Ну, например, поговорят, еще поругают и выпустят, а там, глядишь, и накормят. Ну, в общем, что-нибудь сделают для того, чтобы она могла убедиться в своем собственном существовании и в принадлежности к ним, к взрослым, явно нуждающимся в ее опеке.

Для Аглаи естественно было задаться вопросом: кто в этой семье взрослый? Вряд ли мама: она плачет все время и кричит, и обижается, и грозится уйти из дома навсегда, и ее, Аглаю, забрать с собой. Можно подумать, она, Аглая, на это согласна!

Тетка тоже обещает «наплевать на всех»: она то уходит, то приходит, то съезжает, то приезжает. В последний раз — из Москвы. Приехала — и тут же поругалась с мамой, дедулей и папой, которого она открыто называет «дурак».

Из нормальных дома только дедуля… Но чаще всего он «работает». Он — поэт. Как говорит баба: «Твой дедуля — большой поэт!» Еще бы не большой! Килограммов сто, не меньше. И у него есть свой кабинет, и тот ему мал, и он с удовольствием бы забрал Аглаину комнату, потому что «одолели эти оккупанты».