Читать «Ты идешь по ковру» онлайн - страница 12

Мария Алексеевна Ботева

— Хочешь, сказку расскажу про белого бычка?

А она отворачивается. Ничего. Тут главное — настойчивость. Я продолжаю:

— Ты отворачиваешься, я отворачиваюсь, хочешь, сказку расскажу про белого бычка?

Молчание.

— Ты молчишь, я молчу. Хочешь, сказку расскажу про белого бычка?

Ну когда-нибудь она заговорит?

— Ты молчишь, я молчу. Хочешь, расскажу тебе сказку про белого бычка.

— Да чо ты пристала?

— Ты — да чо ты пристала. Я — да чо ты пристала. Хочешь, сказку расскажу про белого бычка?

А Олька всё ревёт и ревёт. Не думала, что у неё такие способности. Тут автобус остановился, потарахтел-потарахтел… И вдруг! Когда двери начали закрываться, Олька моя взяла и выскочила! Как ещё её не зажало. Во даёт!

— Олька! — крикнула я и дёрнулась за ней. Но двери уже закрылись, и автобус поехал дальше. А Олька осталась реветь на улице. Ну что за человек!

Я хотела выйти на следующей остановке и пешком идти обратно. Но Пашка сказал:

— На надутых воду возят.

И я подумала, что он прав, нечего обижаться. Села рядом с ним, он всё рассказывал про то, что ему надо какой-то адаптер купить. Просто необходимо. Я слушала и не слушала, всё думала и думала про Ольку. Нет, пожалуй, надо выйти и найти её.

— Ненормальные обе! — крикнул Пашка, но я уже выбежала из автобуса.

Я и по дороге потом бежала, и по посёлку, но нигде Ольку не видела. На стадионе её не было, дома — тоже не было. У Барона искать её теперь было бесполезно. Вряд ли она вообще когда-то сунется к Пашке. Оставалась только голубятня.

Точно, она была там. На самом верху. На крыше. Сидела прямо на шифере клетки. Вот чумная! Я никогда бы не залезла. Я вообще боюсь высоты, а тут ещё под клеткой нет ничего, только воздух. Рядом с голубятней собралась, наверно, половина Шиховых. Была, конечно, и Санна Ванна. До всего ей дело, смотрит за нашим поведением даже на каникулах. Да, Ольке не позавидуешь. Бросила свой ларёк Полина с вечно соловыми глазами. Петролиум притопал из своего сада. Дед Ефим стоял на цыпочках почему-то. На спине у него висел вечный рюкзак-колобок, а в руках было синее ведро с жидким цементом. Тяжело же. Моя мамка тоже, конечно, была тут, она же медсестра. Мало ли. Даже ипотечники прибежали из своих новеньких домов. Все стояли и глазели на Ольку. И разговаривали друг с другом почему-то шёпотом.

— С ума сошла!

— Чего это она?

— Говорят, несчастная любовь…

Сумасшедшая — вот уж точно. Но про несчастную любовь — это они загнули. Я бы при случае поспорила. Но не сейчас. Сейчас я смотрела во все глаза на свою Ольку. А она не обращала ни на кого внимания. Подняла бледное лицо к небу и напевала себе:

— Полетели высоко белые снежинки, полетели высоко белые снежинки, полетели высоко белые снежинки, полетели высоко белые снежинки…

Бесконечно.

— Старые же доски! — Я думала, эти слова сами у меня в голове появились. А это сказала Елена Васильевна, наша библиотекарь. Громко и пискляво, даже Олька услышала. Услышала и вздрогнула, петь перестала. И сразу же — как будто с яблонь начали падать яблоки: тум-бум-бум, тум, тум-тум — все разом заговорили вслух, всё громче и громче. Бегают вокруг голубятни, кричат Ольке: