Читать «Ты говоришь мне про язык аборигенов» онлайн - страница 4

В служебном доме возле института твоя мама выходит на балкон — в шелковом халате до пола, цветастом — и стоит не шевелясь, точно не холодно ей, точно в тех краях, где летом в шелках да прямо по улице. Такая неземная, что и не скажешь, что двадцать лет она работала на стройках маляром, и есть район, где все дома ее. И что она — все знают — два или три раза лежала в психбольнице на девятом километре. Наверно, по таким шикарным женщинам этого заметно не бывает. Им же не надо — как всем остальным — чтоб люди видели, что они думают о чем-то там осмысленном и умном. Если по ее взгляду видно, что она сознает, насколько она красива — этого вполне достаточно. Она стоит и смотрит на своем балконе. Этот взгляд — точь-в-точь принцесса Катька, дочь ее. И я тогда назло, чтобы разрушить эту преграду между дамами из вашего семейства и такими как мы с Люськой — кто попроще, кому надо иметь мозги и кем-то становиться, а иначе гибель — машу твоей маме на балкон и ору:

— Здравствуйте, Татьяна Константиновна!

Она смотрит на меня и уходит в дом. Однажды мы вот так шли с Люськой, она стояла на балконе — такая неземная. Я спросила Люську: «Хочешь такую свекровь?» Думала, что посмеемся вместе. А Люська вдруг заплакала. В тот день она разбила в магазине стекло. Стукнула кулаком — просто так, оно оказалось хлипкое. С руки текла кровь, Люська глядела на нее и говорила, что пусть, пусть еще течет, почему так мало крови, и что вообще она хочет спрыгнуть откуда-нибудь, с высоты. Я вытаскивала ее из милиции. Она и на вопросы не могла отвечать. Они не стали звонить в институт. Все обошлось. Люське ты, наверно, тоже рассказывал, что ходишь по этой дороге уже триста лет. И это было так же похоже на заклинанье, как теперь. Ты говоришь, что детский сад был внизу, у моря. Там, за забором разделывали морзверя. Земля была в крови и валялись внутренности. Такой кисель. Мы с Генкой Ююкиным лазили через забор. Он внутренности наматывал на палку, я тоже хотел, они соскальзывали. Мама приходит за мной, а у меня куртка в запекшейся крови.

«Снова бегали на живодерню?»

Мама била меня каждый раз, а меня все равно туда тянуло. Как к ночи дело — она плюхает моей курткой в тазу и все время плачет:

«Пожалей меня. Пожалей мои ручки. Вот мои ручки, смотри! Пожалей меня!»

Я смотрю на ее ручки, а она меня — раз этими ручками по шее! Раз — по затылку! В общем, куда попало. Бьет и все время плачет, а потом идет снова шевелить мою куртку в тазу. Куртка становится большая, на весь таз. Мама поворочает ее и опять идет меня бить. И все время плачет: «Пожалей мои ручки!»