Читать «ТрансАтлантика» онлайн - страница 54

Затем он отошел от дел, приготовился идти своим путем, стать практикующим юристом, вздохнуть свободно, оставить фотовспышки позади. Даже от Верховного суда отказался. Но тут снова позвонил президент. Клинтоново непринужденное обаяние. Целеустремленная легкость. Сделай одолжение, Джордж. Две недельки в Северной Ирландии. Просто деловая конференция. Всего-то. Побег через океан. Сенатор соблазнился. Съездит на две недельки, всего-то. Не успел оглянуться, миновал год, затем два, затем три. На Белфаст падали тени «Харленда и Вулффа». Это где некогда построили «Титаник». Смутная надежда помочь, перевернуть длинный синий айсберг, пучину ирландской истории.

Сейчас он смотрит в окно на шеренги самолетов, на фургоны, на людей, что машут неоновыми палочками на взлетной полосе. Весь мир вечно куда-то движется. Все спешат. Роковые законы нашего самолюбования. Сколько людей в эту минуту зависли в воздухе? Смотрят вниз, на себя в мутном путаном пейзаже. Как странно увидеть свое отражение в иллюминаторе, словно ты разом внутри и снаружи. Мальчик смотрит на мужчину в годах – тот вновь стал отцом, удивлен, что он вообще здесь. Все-таки странные карты сдает жизнь. Неизбывно незавершенная.

Репортеры не раз спрашивали, как он объяснит Северную Ирландию. Можно подумать, он сейчас выхватит фразу из воздуха – хлесткую формулу на века. Он любит Хини. «Два ведра легче нести, чем одно». «Что ни скажи, не скажешь ничего». Краткие успехи, переменный покой, зияющие разломы ландшафта. Ему никогда не удавалось даже все политические партии в одной комнате собрать, не говоря уж о целой ситуации в одной фразе. Такова одна из их красот, ирландцев, – то, как они одновременно раздавливают и распахивают язык. Как они калечат его и почитают. Как они окрашивают даже паузы. Он часами сидел, слушая, как люди говорят о словах и ни разу не произносят единственного желанного слова. Маниакальные меандры. Кручения и колебания. И затем вдруг он слышал, как они говорят: «Нет, нет, нет», – будто в языке извечно бытовало лишь одно осмысленное слово.

Пейсли. Адамс. Тримбл. Макгиннесс. Кинуть в их гущу слово и посмотреть, как они поджигают запал. Ахерн. Блэр. Клинтон. Моулэм. Хьюм. Робинсон. Эрвин. Мэйджор. Кеннеди. Макмайкл. Прекрасный состав. Почти шекспировский. А он сидит за кулисами с де Шастеленом и Холкери, ждет минуты, когда актеры вытащат копья. Или нет.

Надо признать, дни, проведенные на Севере, полнились неким волнением. Остротой. Безрассудством, которое ему нравится. Опять мальчишка. Под лестницей. Готов выйти, в костюме и при галстуке, в притворной капитуляции высоко задрав руки. Первый блок, Второй блок, Третий блок. Ему не нравятся похвалы, показная радушность, притворное похлопывание по спине, поклоны его терпению, его самообладанию. Он желает воевать против твердости фанатика. Он понимает: это желание не уступать, сражаться – в некотором роде его личная разновидность агрессии. Так террорист всю ночь прячется в мокрой канаве. Холод и сырость просачиваются в сапоги, до самого крестца, вдоль хребта, сквозь череп, из всех пор, как холодно, ужасный холод, а он смотрит, ждет, когда погаснут звезды и утро защебечет первым проблеском света. Сенатор хочет продержаться дольше этого человека в канаве, переждать холод, и дождь, и грязь, и шанс схлопотать пулю, так и лежать в камышах, под водой, во тьме, дыша сквозь полую травинку. Терпеть, пока холод не лишится всякой власти и смысла. Усталость победит скуку. Отвечать вдохом на каждый вдох этого человека. Пусть снайпер так замерзнет, что не сможет нажать на спусковой крючок, пусть его силуэт удрученно поплетется через холм. Перемочь сукина сына, а потом посмотреть, как он выползает из канавы, поблагодарить его, пожать ему руку и проводить по тропе меж высоких колючих изгородей, пырнув в спину сенаторским ножом.