Читать «Традиционализм, либерализм и неонацизм в пространстве актуальной политики» онлайн - страница 2

Ещё больше отличий неолиберализма от коммунизма можно найти в области информации и пропаганды. Информационный прессинг диспетчеров неолиберального миропорядка грубее и безапелляционнее авторитарной коммунистической идеологии. Публицист Фёдор Лукьянов в связи с этим так характеризует инцидент с малайзийским «Боингом», сбитым над Украиной в 2014 году: «К сожалению, международная информационная среда так устроена, что доказательств-то и не нужно. Посмотрите, доказательств нет, вопросов много, а мир в основном полагает, что самолёт сбили повстанцы. Это уже практически аксиома. Версию об ответственности Украины почти никто, кроме России, и не рассматривает. Цинично говоря: а зачем доказательства, если и так нормально? Надо учитывать, что медиа – это очень мощное оружие. Причём это сфера, в которой западная гегемония по-прежнему сохраняется, хотя она слабеет в других областях – экономике, политике» [34].

В распоряжении советских идеологов была пусть и классовая, но всё же мораль. У современных либералов нет иной морали кроме самой архаичной античной идеи противостояния «цивилизации и варварства». Но если, например, у древних римлян субъектность «варваров» была величиной постоянной – всем было ясно, кто такие варвары, где они живут и откуда могут прийти, – то в рамках современной политической доктрины США и их союзников кандидаты на роль варваров определяются назначающим жестом, в зависимости от сиюминутных политических интересов правящих элит. Например, в 1997 году это были сербы. После 11 сентября 2001 года – Ирак, Ливия, Сирия. В 2014 году – Россия и этнические русские на Украине.

Борьба с «варварством» (и насаждение «демократии под ключ») ведётся с помощью постановочных «революций». Тот факт, что при этом на смену умеренно авторитарным и просвещённым режимам приходят фундаменталисты в лице салафитов, «братьев-мусульман», а на смену коррумпированному правительству в Киеве – другое, не менее коррумпированное, но при этом вдобавок исповедующее неонацизм, никого особенно не волнует. Главное не результат, а участие. И если факты не соответствуют теории, тем хуже для фактов. Все эти процессы указывают на обращение западных элит к новым формам неоколониализма – таким, которые были абсолютно невозможны в период противостояния «двух систем». Следовательно, именно здесь проходит линия кардинального отличия неолиберализма от коммунизма при их общей склонности к авторитарным методам.

До XX века идеология европейского колониализма оформлялась в сугубо романтических терминах и выражениях вроде «бремени белого человека» или «необходимости цивилизовать дикарей». Этот лексикон устарел именно тогда, когда набрал силу марксизм. Под влиянием марксизма такие явления, как мировое неравенство и мировая зависимость, были впервые описаны на языке политэкономии. Во времена холодной войны как советская, так и американская пропаганда говорили о противостоянии двух социально-политических «систем», а не «двух культур» или «двух цивилизаций». Это не случайно. Само существование политической альтернативы, пусть даже призрачной (советской), вынуждало использовать более или менее «приличный», сублимированный язык. Но после распада советского блока либеральный мейнстрим вновь возвращается к доктрине открытого, а не экономически замаскированного колониализма.