Читать «Традиции свободы и собственности в России» онлайн - страница 91

В сентябре 1708 г. на заседании Думы под председательством царевича Алексея присутствует всего-навсего 14 членов Думы, но зато большинство из них — главы разных приказов. Именно поэтому в письмах Петра и в актах того времени они именуются министрами, а Дума — «конзилией» (советом министров). Находясь в походах, Петр сам настаивал, чтобы управители отдельных ведомств обо всем писали прямо в конзилию, прибавляя (в 1707 году): «а мне из Польши ничего делать невозможно, токмо к ним же посылать, и из того кроме медления ничего не будет». В письме из Вильны Петр предписывает князю Федору Ромодановскому, главе Думы, объявить «всем министрам, которые в конзилию съезжаются, чтоб они всякие дела, о которых советуют, записывали, и каждый бы министр своею рукой подписывал, и без того отнюдь никакого дела не определяли, ибо сим всякого дурость явлена будет».

Сенат также учреждался «для всегдашних в сих войнах отлучек» государя, но учреждался в 1711 году уже в Петербурге. Думу, как было сказано, постепенно «растащили» на части другие учреждения. Вдобавок, Петр I перестал «сказывать боярство», то есть пополнять список бояр, и естественная убыль членов Думы постепенно привела самый древний русский институт, Думу, вместе с боярством, к исчезновению.

Можно ли, вслед за А.Л. Яновым, автором ряда работ по русской истории XIV-XVII веков, назвать Думу «парламентом Московского государства»? Данная мысль достаточно подробно развивается этим автором не раз, поэтому процитирую место, где она выражена наиболее сжато: «Дмитрий Донской говорил перед смертью своим боярам: "Я родился перед вами, при вас вырос, с вами княжил, воевал вместе с вами на многие страны и низложил поганых". Он завещал своим сыновьям: "Слушайтесь бояр, без их воли ничего не делайте". Долгий путь отделяет этот завет от статьи 98 Судебника 1550 года, налагавшей юридический запрет на принятие государем законов без согласия бояр. Почти два века потребовались вольным княжеским дружинникам, чтобы его пройти, но они справились с этим успешно. Они заставили власть считаться со своей аристократической организацией, превратив Боярскую Думу во вполне европейский парламент Московского государства»96.

Не хочется спорить с историком, но и встать на его точку зрения трудно. О каком «вполне европейском парламенте» образца 1550 года может идти речь, где был такой? Само это словосочетание рисует образ усеянной добродетельными парламентами, купающейся в правах человека Европы, до уровня которой неожиданно (и ненадолго) дотянулась Россия. Такая картинка скорее вводит в заблуждение.

О том, какой парламент был в тюдоровской Англии, речь у нас уже шла: королевская власть сама издавала законы (ордонансы) и возражений не терпела. Правда, к 1550 году главного тирана, Генриха VIII, уже три года как не было в живых, на троне сидел подросток Эдуард VI (мы его помним по «Принцу и нищему»), но террор против католиков не ослаб, головы энергично слетали с плеч. Даже «отказ от заблуждений» не спасал горемык: их принимали в лоно англиканской церкви, после чего вели на плаху, предположительно счастливыми. За короткое время были обезглавлены и два регента при малолетнем короле — правда не за католицизм: одного, дядю юного короля, казнили за то, что он убил любимого пса своего племянника, другого — непонятно за что, но формально «за государственную измену». В 1549 году специально созванный парламент принял «Акт о единообразии» (вероисповедном). Зато когда в 1553 году трон заняла королева Мария Кровавая97, посыпались головы протестантов (не путать с бессчетными казнями через повешение на основании «Статута против бродяг и нищих» — эти казни не были связаны с религиозными увлечениями монархов и совершались своим чередом, во вполне фоновом режиме, без особых усилений и спадов). 283 человека, включая архиепископа Кентерберийского, сожгли — видимо, для разнообразия. Заодно новая королева умертвила свою 16-летнюю (побежденную!) соперницу в борьбе за престол, да не одну, а с юным мужем. В общем, Марии тоже было не до парламента.