Читать «Традиции свободы и собственности в России» онлайн - страница 194

В Москве королевских «зрадцев» привечали и измены в их побеге не видели. В 1504-м, например, перебежал в Москву Остафей Дашкович со многими дворянами. Литва требовала их высылки, ссылаясь на договор 1503 года. Москва издевательски отвечала, что в договоре речь о выдаче татей и должников, а разве великий пан таков? Напротив, «Остафей же Дашкевич у короля был метной человек и воевода бывал, а лихого имени про него не слыхали никакова... а к нам приехал служить добровольно, не учинив никакой шкоды».

Москва твердо стояла за гражданские права! Раз беглец не учинил «шкоды», не сбежал от уголовного суда или от долгов, он для нее политический эмигрант. Принципиально и даже с либеральным пафосом настаивала она на праве личного выбора75.

Москва и Литва поменялись ролями позже, в царствование Ивана Грозного. Теперь Москва заявляет, что «во всей вселенной, кто беглеца приймает, тот с ним вместе неправ живет». А король Сигизмунд разъясняет царю Ивану, что «таковых людей, которые отчизны оставили, от зловоленья и кровопролитья горла свои уносят», выдавать нельзя.

(Тут А.Л. Янов упрощает: из Литовской Руси перебегали в Русь Московскую и при Иване Грозном, особенно в 1569-84 гг., после Люблинской унии и с началом полонизации в западно-русских землях, когда католичество усилило свой напор на православие.)

Конец «правильного» развития России А.Л. Янов приурочивает к началу Ливонской войны (1558 год). Но спросим у себя: где в тогдашней Западной Европе развитие было правильным, где был либеральный и конституционный образец для подражания? В Англии жгла на кострах своих врагов Мария Кровавая, «Звездная палата» без устали отправляла на плаху и виселицу врагов абсолютистского строя; император «Священной Римской империи» Карл V (сын Хуаны Безумной) ввел инквизицию в Голландии, нагромоздил горы трупов в борьбе за всемирную католическую монархию и издал неслыханный по жестокости кодекс «Каролина» (рядом с ним русский «Судебник» 1550 года — образец евангельской кротости); во Франции крепчал абсолютизм, а ее король Генрих II полностью истощил страну в попытках завоевать Северную Италию; Филипп II Испанский объявил свое королевство банкротом и, чтобы отвлечься от денежных дум, поджаривал еретиков.

Вопрос о том, каким европейским примерам надлежало следовать России, а она, неразумная, не следовала, очень интересен. Все тот же Пайпс (и, разумеется, не он один) дает понять, что Россия, вместо этого, следовала восточным образцам, поскольку торговала больше с Востоком, чем с Западом (доказательства и расчеты не приводятся), вот и набралась азиатчины (политкорректный Е.Т. Гайдар употребляет другой термин — «татарщина»). Возможно, вплоть до середины ушедшего века еще было допустимо считать подобные объяснения достаточными (да и то лишь на самом глухом Западе), но с тех пор многое переменилось. Если Маркс бесхитростно ставил знак равенства между азиатским и плохим76, то сегодняшнего автора непременно спросят, что он имеет в виду. Историки во всем мире давно перешагнули и забыли невежественное марксово положение об «азиатском способе производства».