Читать «Тополь цветет: Повести и рассказы» онлайн - страница 82

— Ничего, белый халат наденут — под ним ничего не видать.

Степан сунул селедку в сумку с хлебом, пошел из магазина.

— Воронков, ты идешь? — крикнул он.

— Не, я автобуса дождусь.

Похолодало. Развороченное тракторами рыже-коричневое Редькино подмерзало. Кое-где держался снежок — в гнилых листьях по закраинам и на проулках, рябью повдоль шоссе. На перекрестке топтался маленький, квадратный Селиванов, — смешную прямоугольность сообщала ему шинель, сильно распертая в груди и спине.

— Поджидаешь кого? — спросил Степан.

— Из города должны приехать, боюсь, пропустил, могли в Сытово прокатить. В Сытове тоже так-то вот: взошли в два дома — и ничего не взяли, только иконы интересуют, угольник у одних разорили, Николу вынули. Не всякую еще и берут-то.

— Ну, и что, какие выводы?

— А ничего. Вы бы тот раз хоть номер машины записали бы.

— Да ладно, Селиванов… Лучше знак возле леса с нашей стороны поставь, там кривуля здоровая.

— Не по моей части.

— Ну все-таки, ты там ближе, сказал бы. Мы в гололед ехали с одним из Центральной — жуть, того и гляди — скувырнемся, а в лесу дорожные знаки горят, такие душевные — вроде бы тебе ручкой делают.

— Постреливаешь?

— Так, когда белку-другую собью…

— И птицу, говоришь, не бил?

— Да так, полоса какая-то идет. Нелепая.

— Еще погода…

— Ну ладно, Селиванов, гуляй… — сказал Степан и пошел, внутри у него уже сильно разгорелось от водки.

В кабинке на остановке прятался от ветра Борис Николаевич с такою же сеткой хлеба.

— А где твой драндулет? — весело сказал Степан, чувствуя потребность поговорить на разные просившиеся из души темы. — Пошли, чего стоять, я не могу стоять — время терять.

— Делал-делал — уже нету никакой возможности, — пристраиваясь к Степану, сказал Борис Николаевич про свой мотоцикл.

— Степан! Степа-ан! Погодите нас! — донесся сзади женский крик.

Марфа, перекинув на спину сумку с хлебом, оскальзываясь и запинаясь, поспешала за мужиками впереди Воронкова.

Все четверо зашагали по сырому, чуть прихваченному наледью, синевшему в тоскливом дне шоссе.

Рыже-красные зяби, светясь проплешинами снега, широко обложили дорогу. Лес впереди дрожал в предвечерней мгле, розовый туман голого березняка висел справа над речкой на той стороне. Там всегда была неуютная, нелюдимая сторона, в ней таились клюквенные болота, в ней можно было заблудиться, даже и сейчас наткнуться на мину. Оттуда задувало ветром. Куда-то летела из последних сил ворона.

— Нет, это только представить: тридцать тысяч центнеров говядины в год! — поражался сызнова Воронков, скособочившись еще больше под тяжестью сумки. Немолодая задубевшая шея его, кругло подрезанная воротом стеганки, покраснела на ветру, кепчонка сдвинулась на затылок, и весь он похож был на обмороженную, но все еще чего-то желавшую птицу. — Вот это фабрика, мать честная!

— Или завод, — сказал Борис Николаевич. — А у нас разве не так? Рабочие — на твердой оплате, общие промышленные процессы, текучесть кадров. Костяк основной из здешних, остальной народ бродит из совхоза в совхоз, ищет, где лучше. Все путем! — Он был тоже в стеганке, но в шапке, и все в нем было надежно и увесисто, как и мысли его.