Читать «Теплая земля Колыма» онлайн - страница 31

— Сейчас с ними пряговые олени, поэтому откол никуда не уйдет. Олени чувствуют, что мы рядом, привыкают. Завтра начнем поджимать их к основному стаду. Глядишь, дня через три соединимся.

Стойбище

На третий день езды встречаем то повешенный на лиственницу чайник, то поломанные нарты, то шалашик из тонких жердей. Все это — верный признак кочующих неподалеку оленеводов. Наконец и сама стоянка. Я надеялся увидеть крытые оленьими шкурами яранги, а вместо них за излучиной ручья показались выгоревшие на солнце палатки. Нигде никаких оленей. Оказывается, стадо в трех километрах отсюда. Это для меня тоже новость. Думал, что пастухи живут чуть ли не в середине стада, а они облюбовали уютное место возле воды. Пастушить ездят на оленях или ходят пешком.

Коля погнал откол к стаду, а я перебрался через ручей и направился к палаткам. Их четыре. Три на берегу, одна под лиственницами. Вокруг стоят нарты, ветерок раскачивает развешанные на жердях оленьи шкуры, у тропы оставлена бензопила, рядом с нею гора дров. За палатками привязаны собаки. Они издали услышали меня и теперь стараются перегавкать друг дружку. Над ближней палаткой струится дымок. Наверное, там кто-то есть.

— Эй! Кто здесь живой?

Никто не отвечает. Осторожно пробираюсь мимо собак, заглядываю в палатку. В ней желтый полумрак. У накрытого широкой доской ящика сидит старая-престарая бабуля и курит. Перед нею пачка сигарет, коробок спичек, несколько воткнутых в доску узких ножей. На бабке такая же, как на Коле, камлейка, кожаные штаны. На голове меховая шапка. Интересно получается, бабка в шапке, Коля в косынке.

— Здравствуйте! Зайти можно?

Бабка повернула ко мне морщинистое лицо, пыхнула дымом, произнесла:

— Дорова! С Николаем приехал?

— Точно. Прибыли на пару, откол пригнали. Двадцать шесть голов и один учик.

— Эрей! Однако, у наледи вертелись. Садись чай пить. Папиросы есть?

Объясняю бабке, что не курю, она сокрушенно качает головой:

— Однако, очень больной. И лицо у тебя мятое. Будешь еще ехать, привези беломору фабрики «Урицкого», а «Клары Цеткиной», омских не люблю. Трава. Сюда садись. Устал, наверное.

Кое-как устраиваюсь на пестрой оленьей шкуре. Глаза привыкли к полумраку, и я могу разглядеть убранство пастушьего жилья. У входа дышит теплом приземистая жестяная печка, рядом два чайника, кастрюли, четырехведерная фляга. Пол выстлан ковром из лиственничных веток, от них в палатке смолистый аромат. Спина бабки упирается в набитый газетами и журналами ящик. Ящик-стол да ящик-библиотека — вот, пожалуй, вся обстановка. Вдоль стенок разостланы шкуры, на них скатки спальных мешков, рация.

Сидеть с поджатыми ногами неудобно, к тому же не знаю, что делать? Бабка пригласила пить чай, а чая не наливает. Сидит, глядит в угол палатки, курит. Может, хозяйничать самому? Бабка такая древняя, что могла забыть о моем существовании. Нет, кажется, вспомнила. Внимательно поглядела на меня, потом с таким же вниманием изучила окурок, сунула его в поддувало. Немного посидела, словно собираясь с духом, приподняла доску, достала из-под нее чашку, деревянное блюдо. Поставила это передо мною, длинным как стилет ножом достала из кастрюли кусок дымящегося мяса, положила на блюдо. После этого вытерла руки пучком стружек и закурила. Сидит, пускает дым и ни гугу. Не представляю — что мне делать. Запах мяса щекочет ноздри, и, без сомнения, оно приготовлено для меня, но нет ни хлеба, ни соли. И вообще, можно приниматься за еду или подождать? Если можно, то как? Кусать от целого куска или резать ножом? А вилка где? Глотаю слюнки, поглядываю на бабку, а она курит. Наверное, нужно завести разговор. Но о чем? Если бы молодая, тогда о погоде или о звездах. Может, о болезнях? Старики любят порассуждать о своих недугах. Лучше просто познакомиться.