Читать «Теория нравственных чувств» онлайн - страница 256

Доктор Хатчесон старается укрепить свое учение, доказывая, что оно согласно с законами природы и что душа человека одарена множеством рефлексивных чувств, аналогичных нравственному чувству. Так, она одарена чувством красоты или безобразия внешних предметов, общественным чувством, посредством которого мы сочувствуем счастью или несчастью наших ближних; а также чувством стыдливости, чувством чести и чувством смешного.

Тем не менее, несмотря на усилия этого глубокомысленного философа, старавшегося доказать, что источник одобрения находится в особой способности восприятия, сходной в некотором роде с нашими внешними чувствами, сам он сознавался, что его учение допускало выводы, представлявшие оружие для его же опровержения. Он соглашается, что нелепо было бы приписывать нашим чувствам качества, принадлежащие предметам, действующим на них. В самом деле, кому же придет в голову назвать само чувство зрения – белым или черным, само чувство слуха – высоким или низким, само чувство вкуса – сладким или горьким?

Поэтому, по мнению Хатчесона, столь же нелепо было бы считать наши нравственные способности добродетельными или порочными, злыми или добрыми самими по себе. Качества эти принадлежат предметам, действующим на наши способности, а не самим способностям. Если бы, стало быть, нашелся человек с такой дурной организацией, что жестокость и несправедливость он принимал бы за добродетели, а справедливость и человеколюбие отвергнул бы как ужасные пороки, то такая организация показалась бы вредной ему самому и неподходящей обществу, а поэтому странной и выпадающей из обычного порядка вещей; но было бы нелепо назвать ее порочной и нравственно злой.

Однако же, если бы мы встретили человека, с восторгом наблюдающего варварское и незаслуженное наказание, исполненное по приказу безжалостного тирана, то мы считали бы себя вправе смотреть на подобное одобрение как на весьма скверное и порочное поведение, хотя оно было бы только доказательством искажения его нравственных способностей и безумным одобрением возмутительного явления, ибо одобрение, естественно, дается только благородным и великодушным поступкам. При встрече с подобным наблюдателем мы на время забыли бы естественную симпатию, возбуждаемую в нас страдающим существом, и отдались бы чувству отвращения и ненависти к такому мерзкому негодяю. Мы почувствовали бы к нему большую ненависть, чем к самому тирану, ибо жестокость последнего может быть объяснена побуждениями зависти, страха и злобы и таким образом стала бы иметь хоть что-нибудь в свое оправдание. Но одобрение постороннего наблюдателя показалось бы нам тем более возмутительным, что оно не оправдывалось бы никаким побуждением. Такой склад ума более всего вызывает в нас негодование и ненависть, и мы видим в нем не что-то странное и неподобающее, но само по себе не являющееся порочным и нравственно злым, а скорее смотрим на него как на последнюю и страшную стадию нравственной испорченности.