Читать «Тень звука» онлайн - страница 32

Но почему висящий напротив, как окорок,

периферийный классик с ужасом смотрит на мой желудок? Боже, ведь я-то

невидим, а бутерброд реален! Он передвигается по мне, как красный джемпер

в лифте.

Классик что-то шепчет соседу.

Слух моментально пронизывает головы,

как бусы на нитке.

Красные змеи языков ввинчиваются в уши

соседей. Все глядят на бутерброд.

«А нас килькой кормят!» – вопит классик.

Надо спрятаться! Ведь если они обнаружат

меня, кто же выручит тебя, кто же разобьет зеркало?!

Я выпрыгиваю из-за стола и ложусь на

красную дорожку пола. Рядом со мной,

за стулом, стоит пара туфелек. Они, видимо, жмут кому-то. Левая припала к

правой. (Как все напоминает что-то!)

Тебя просят спеть...

Начинаются танцы. Первая пара с хрустом

проносится по мне. Подошвы! Подошвы! Почему все ботинки с подковами?

Рядом кто-то с хрустом давит по туфелькам. Чьи-то каблучки, подобно

швейной машинке, прошивают мне кожу

на лице. Только бы не в глаза!..

Я вспоминаю все. Я начинаю понимать все.

Роботы! Роботы! Роботы!

Как ты, милая, снишься!

«Так как же зовут новорожденную?» –

надрывается тамада.

«Зоя! – ору я. – Зоя!»

А может, ее называют Оза?

1965

Плач по двум нерожденным поэмам

Аминь.

Убил я поэму. Убил, не родивши. К Харонам!

Хороним.

Хороним поэмы. Вход всем посторонним.

Хороним.

На черной вселенной любовниками

отравленными

лежат две поэмы,

как белый бинокль театральный.

Две жизни прижались судьбой половинной –

две самых поэмы моих

соловьиных!

Вы, люди,

вы, звери,

пруды, где они зарождались

в Останкине, –

встаньте.

Вы, липы ночные,

как лапы в ветвях хиромантии, –

встаньте,

дороги, убитые горем,

довольно валяться в асфальте,

как волосы дыбом над городом,

вы встаньте.

Раскройтесь, гробы,

как складные ножи гиганта,

вы встаньте –

Сервантес, Борис Леонидович,

Браманте,

вы б их полюбили, теперь они тоже останки,

встаньте.

И вы, член Президиума Верховного Совета

товарищ Гамзатов,

встаньте,

погибло искусство, незаменимо это,

и это не менее важно,

чем речь

на торжественной дате,

встаньте.

Их гибель – судилище. Мы – арестанты.

Встаньте.

О, как ты хотела, чтоб сын твои шел чисто

и прямо,

встань, мама.

Вы встаньте в Сибири,

в Париже, в глухих

городишках;

мы столько убили

в себе,

не родивши,

встаньте,

Ландау, погибший в косом лаборанте,

встаньте,

Коперник, погибший в Ландау галантном,

встаньте,

вы, девка в джаз-банде,

вы помните школьные банты?

Встаньте.

Геройские мальчики вышли в герои, но в анти,

встаньте

(я не о кастратах – о самоубийцах,

кто саморастратил

святые крупицы),

встаньте.

Погибли поэмы. Друзья мои в радостной панике –

«Вечная память!»

Министр, вы мечтали, чтоб юнгой

в Атлантике плавать»

вечная память,

громовый Ливанов, ну, где ваш несыгранный

Гамлет?

вечная память,

Где принц ваш, бабуся? А девственность

можно хоть в рамку обрамить,

вечная память,

зеленые замыслы, встаньте как пламень,

вечная память,

мечта и надежда, ты вышла на паперть?

вечная память!..

Аминь.

Минута молчанья. Минута – как годы.

Себя промолчали – все ждали погоды.

Сегодня не скажешь, а завтра уже

не поправишь.

Вечная память.

И памяти нашей, ушедшей как мамонт,

вечная память.

Аминь.

Тому же, кто вынес огонь сквозь потраву, –