Читать «Тень звука» онлайн - страница 13

Забыли, как краснеть!

Сквозь толщи наших щек

не просочится свет.

Но по ночам – как шов,

заноет – спасу нет!

Я думаю, что бог

в замену глаз и уш

нам дал мембрану щек,

как осязанье душ.

Горит моя беда,

два органа стыда –

не только для бритья,

не только для битья.

Спускаюсь в чей-то быт,

смутясь, гляжу кругом,

мне гладит щеки стыд

с изнанки утюгом.

Как стыдно, мы молчим.

Как минимум – схохмим.

Мне стыдно писанин,

написанных самим.

Далекий ангел мой,

стыжусь твоей любви

авиазаказной...

Мне стыдно за твои

соленые, что льешь.

Но тыщи раз стыдней,

что не отыщешь слез

на дне души моей.

Смешон мужчина мне

с напухшей тучей глаз.

Постыднее вдвойне,

что это в первый раз.

И черный ручеек

бежит на телефон

за все, за все, что он

имел и не сберег,

за все, за все, за все,

что было и ушло,

что сбудется ужо,

и все еще – не все...

В больнице режиссер

чернеет с простыней.

Ладони распростер.

Но тыщи раз стыдней,

что нам глядит в глаза,

как бы чужие мы,

стыдливая краса

хрустальнейшей страны.

Застенчивый укор

застенчивых лугов,

застенчивая дрожь

застенчивейших рощ...

Обязанность стиха

быть органом стыда.

Художник Филонов

С ликом белее мела,

в тужурочке вороненой,

дай мне высшую меру,

комиссар Филонов!

Высшую меру жизни,

высшую меру голоса,

высокую,

как над жижей,

речь вечевого колокола.

Был ветр над Россией бешеный

над взгорьями городов

крутило тела повешенных,

как стрелки гигантских часов.

А ты, по-матросски свойский,

как шубу с плеча лесов.

небрежно швырял Подвойскому

знамена царевых полков.

На столике полимеровом –

трефовые телефоны.

Дай мне высшую меру,

комиссар Филонов.

Сегодня в Новосибирске

кристального сентября

доклад о тебе бисируют

студенты и слесаря.

Суровые пуловеры

угольны и лимонны.

Дай им высшую веру,

Филонов!

Дерматиновый обыватель

сквозь пуп,

как в дверной глазок,

выглядывал:открыватьиль

надежнее – на засов!

Художник вишневоглазый

леса писал сквозь прищур,

как проволочные каркасы

не бывших еще скульптур.

Входила зима усмейно.

В душе есть свои сезоны.

Дай мне высшую Смену,

Филонов.

Рано еще умиляться.

Как написал твой друг:

«Много еще

разных мерзавцев

ходит по нашей земле

и вокруг...»

Небо, кто власы твои вычесывает странные?

И воды с голубями?

По силуэтному мосту идут со станции,

отражаясь в реке,

как двусторонний гребень

с выломанными

зубьями.

Ялтинская криминалистическая лаборатория

Сашка Марков, ты – король лаборатории.

Шишка сыска, стихотворец и дитя.

Пред тобою все оторвы припортовые

обожающе снижают скоростя.

Кабинет криминалистики – как перечень.

Сашка Марков, будь Вергилием, веди!

Обвиняемые или потерпевшие,

стонут вещи с отпечатками беды.

Ах, насквозь пробитая дубленочка!

Милая, на что пошла!

Ненавидящая, стало быть, влюбленная,

загубила все или спасла?

И, глядя на эту космографию,

точно дети нос приплюснувши во мрак,

под стеклом стола четыре фотографии –

ах...

Ах, поэты, с беззаветностью отдавшиеся

ситуациям, эпохам, временам, –

обвиняемые или пострадавшие,

с беспощадностью прощающие нам!

Экспертиза, называемая славою,

меж литературных буффонад...

Знают правые, что левые творят?

но не ведают, где левые, где правые?..

И, глядя в меня глазами потеплевшими,

инстинктивно проклинаемое мной,