Читать «Татьяна» онлайн - страница 172

Век не забуду сценку... в 17-м роддоме, где у меня первый аборт был... стоит, нет не такой носорог, как Молчуньин папочка, и даже не такой, как мой, мой атлет по сравнению с тем, стоит эдакий худенький, очкастенький, гладенький, непьющий (по морде видно), кандидатство наук на морде написано, видно, что – подкаблучник, жена рядом, ну я мимо иду, вычистилась уже, вижу, окно открывается, девчуха оттуда высовывается, ну точно наша Молчунья, а может и моложе, вся зареванная, а этот... О, он уже не подкаблучник, он... ну, не знаю кто, ничего он вокруг себя не видит, жена рядом сжалась, и харя перекошена, очки подпрыгивают, орет:

– Не корми! Смотри, зараза!.. Не прикасайся к нему! Главное – не корми!.. Я уже договорился, здесь оставляем!..

Ну, девчуха, естественно, ревет, как три паровоза. Хотела я его долбануть по очкам, да чего уж, сама своего оставила. Только я мертвого оставила, а они живого. Нет, живого я б никогда не оставила...

– Ну и чего ты от них хочешь, от мужиков? Ну, мой в самом деле не в счет, но у них того ощущения, понимания, что нам дано, и в помине нет, неоткуда взяться, под сердцем они не носят, наши ведь с тобой соки сосет наш зачавшийся ребеночек, с нами он сращен. Не воспринимают они, когда он в брюхе у нас, как живого своего ребенка. И коли вынут его оттуда хирургическим ножом, не воспримет он этого как смерть своего ребенка. Ну, вот умрет сейчас твой малыш, не дай Бог, Алешенька, да?.. В ужасе ведь будет твой, которому все до лампочки. А ты завтра придешь сознательной убийцей, ничего ведь не ёкнет в нем. У нас должно ёкать!

А мы... ну, вот, родила ты, вспомни опять Алешеньку, принесли его... кстати, до сих пор не понимаю, почему их сразу после родов уносят, ну вот, лежит он у тебя под боком, кормить ты изготовилась, но еще не кормила! Еще через ротик свой беззубый и сосок твой изготовленный, вот сейчас он весь перейдет в тебя, тобой станет, СЫНОМ твоим станет... И в этот момент голос тебе:

„А ну, задуши его“. Что бы ты сделала с тем, чей голос тебе это нашептывал? Нашептывателя б задушила! Чего же ты не сделала это семь недель назад?! А задушила, зарезала, расстреляла собственного сына?! Молчи!.. Сейчас ты тот голос, нашептывающий, слушаешь! Сейчас собираешься зарезать.

– Какой голос, мать, опять тебя понесло.

– Да не понесло, а не донесло.

– Понесло-не донесло, перескоки у тебя....

– Не у меня перескоки, а у тебя заскоки, заскок. И вот я от этого заскока была освобождена, из меня он был выдернут, как... как вот сейчас ты собираешься выдернуть из себя своего сына!.. При слове „выдернут“ Богомолка сделала такие вращательно-хватательные движения своими руками, будто она действительно что-то с клацаньем хватала в воздухе и страшным усилием выдергивала это „что-то“, что у Алешиной мамы опять вскинулось желание убежать, ибо и лицо при этом у Богомолки было слишком выразительным, уж таким выразительным, что от такой выразительности не то что бежать, улететь хотелось. Но ни бежать, ни лететь было некуда, да и Богомолка как быстро вскипела, так же быстро и остыла.