Читать «Таежный бурелом» онлайн - страница 92

Черной тучей висел дым над Владивостоком. По Шкотовскому и Хабаровскому шоссе вереницей тянулись беженцы, доносился плач детей, беспокойное ржание лошадей. Густой поток людей хлынул в Лузгинское ущелье.

Шадрин вышел к одному из редутов матросской баррикады. Горькое чувство сжимало сердце.

Крейсеры вели ураганный огонь. Невдалеке рвались тяжелые снаряды.

Шадрин пошел вдоль баррикады.

— До утра продержитесь?

— Продержимся, товарищ командующий! — хриплым голосом отозвался матрос.

Он сидел, прислонившись к зарядному ящику, туго перетягивая тряпкой пробитую осколком ногу. Перевязав рану, моряк снова припал к пулемету.

К Шадрину подбежал боцман. Кинул руки по швам, грудь выкатил колесом.

— Командир редута «Грозный» Гаврило Коренной!

Шадрин удивился: кряжист и бодр боцман даже с повязкой на голове.

— А как моряки? — спросил он.

— Положение тяжелое, товарищ командующий, но сами знаете: глаза в шторм страшатся, а руки свое делают.

Подошел и Дубровин. Ему только что сообщили о решении Дальбюро ЦК РКП(б), и он сказал Шадрину:

— Поздравляю, Родион!

— И тебя также. Вместе воевать будем, — ответил Шадрин, крепко пожав руку своему комиссару.

ГЛАВА 26

Вера давно мечтала о возвращении на родину. Она с детства увлекалась музыкой и хотела поступить в консерваторию. Но на родной земле все вышло иначе: не успела она после долгой разлуки наглядеться на отца, как их обоих вызвали в партийный комитет. Там ей предложили стать разведчицей.

С ней были откровенны: придется отступать, оставить город. Показали телеграмму Ленина, из которой врезались в память жестокие фразы: «Не делайте себе иллюзий… Не задавайтесь неосуществимыми целями…» Она знала силу врага. Работая в Токио в министерстве иностранных дел переводчицей, видела, какой молот занесен над ее отчизной.

Разговор в партийном комитете продолжался до полуночи.

Костров рассказал ей об испытаниях, которые ее ожидают. Он говорил так, словно ожидал от нее не согласия, а отказа. Придется лгать, хитрить, не замечать страданий близких по духу людей, радоваться, когда надо плакать, плакать, когда надо смеяться, надо наглухо закрыть сердце, делать то, что диктует ей долг и ее новое положение в стане врага. Все время быть настороже, держать себя в руках, чтобы не обмолвиться, не выдать себя невольным словом, движением.

Она все помнит. Вот отец в сверкающих погонах стоит на капитанском мостике броненосца «Орел». Она с матерью машет платком: броненосец отходит в Цусиму… Тянутся годы изгнания… Японские жандармы в голубых мундирах… Отца ведут через весь город с деревянной колодкой на шее и на ногах… Нелегкая жизнь… Но он не склонил головы, устоял…

За годы изгнания она многое поняла. В редкие часы, когда отец появлялся в Токио, он все время посвящал ей. Она всегда считала себя соучастницей его больших дел, радовалась известию о революции в России.

Вера слушала, но слова Кострова ее не пугали. Страшило другое: глаза отца, сидевшего напротив нее за длинным и узким столом. «О чем он думает. Почему молчит? — неотчетливо думала Вера. — И почему у него такие страдающие, тоскливые глаза?»