Читать «Таежный бурелом» онлайн - страница 72
Дмитрий Петрович Яблонский
Тесная каморка мастера Чубатого напоминала скобяной магазин. Пол, стулья и столы были завалены чертежами, болванками, частями машин. Подслеповато чадил светильник. На куске газеты лежали тоненькие ломтики овсяного хлеба, печеная картошка, соленые огурцы и вяленая осетрина.
— О, да здесь пир готовится, — опускаясь на табурет, сказал Костров.
— Один момент, Митрич!
Фрол Гордеевич вынул из-за стола шашку.
— Вот держи, Родька, наш рабочий подарок.
Шадрин прочел высеченную на лезвии надпись: «Без нужды не обнажай, а обнажив, не щади». О такой шашке он не мог и мечтать.
— Бери, бери! Это не я, а твои подначальные. Обрадовались, когда узнали, что ты над ними голова, ну и вот…
Сидя на корточках, старый мастер любовно перебирал готовые к отправке шашки: дышал на лезвия, гнул дугой, вызванивал палочкой по обуху.
— Слышишь, волчья сыть, поет, а вот эта тренькает, будто с перепою. Закал, язви тя, не тот: не сталь, а жестянка. Клинок, Митрич, знать надо. Вот гляди, желтизной отливает, значит перекал. В ударе крошиться будет, а то и пополам перелетит, ежли на крепкую кость нарвется. Уж я ему за эту шашку холку намылю, не на хозяина работает, чтоб кое-как. Эх, привычка чертова!..
— Хорошо, дядя, сказываешь, — добродушно прогудел Шадрин, — да сам знаешь, голодной лисе курочка на уме…
— Не к спеху, успеешь, язви тя, — рассердился Фрол Гордеевич. — Он выдернул клинок из сложенных на длинном столе. — Вот гляди, Митрич, синь идет, как на озерце волна. В ударе легка, на потягу свободна, но жало слабеет быстро, то и дело править надо.
Шадрин выдернул сверкающий золотой насечкой подаренный клинок. Опробовал жало на ногте.
— Цены клинку нет! Гляди, Богдан, жало тонюсенькое, на нем и волос не удержится, как по маслу скользнет сквозь все тело.
— А ты покажи, волчья сыть, чему тебя в кирасирах обучали.
— Показать, дядя, можно, только на чем?
— Эх ты, несмышленыш, а еще генерал. На вот, волчья сыть, рубани!
Фрол Гордеевич подбросил вверх носовой платок.
Шадрин размахнулся, присел. Запел воздух, и платок, рассеченный на две части, упал к его ногам.
— Хорош клинок. Не хуже толедского.
Теперь уж Фрол Гордеевич всерьез рассердился.
— Толедский? А что ты, Родька, после этого в стали понимаешь? Нет стали крепче русской, златоустовской. Русский булат превзошел и дамасский и толедский клинки. Молоко не обсохло, а туда же, рассуждает, волчья сыть. Да знаешь ли ты, что шпагой из нашей стали сражались Суворов, Кутузов, Багратион? Известно тебе, что пушки златоустовцев стояли в Порт-Артуре? Ни черта ты не понимаешь!
Он вырвал из шадринской руки клинок.
— Вот этой сталью можно пересечь немецкую саблю, откованную из знаменитой золингеновской стали… И откуда это пошло, Митрич: все, что с той стороны, — хорошо, а рассейское — плохо?
Фрол Гордеевич разлил чай по жестяным кружкам и, лукаво жмурясь, наполнил маленькие рюмочки спиртом.
— «Коньячок» что надо, волчья сыть, так и жжет, — угощал старик гостей.
— Что сохатому щепоть соли, — усмехнулся Шадрин, с грустью поглядывая на пустой пузырек.
— Хорошего помаленьку! Сонную дурь как рукой сняло, — с аппетитом догрызая соленый огурец, возразил Костров.