Читать «Струна (сборник)» онлайн - страница 209

Действительно: все не то. От всей такой обычной банальщины происходящего и тривиальных описаний стало наверняка уныло самому.

И вдруг! Совершенно другой автор. Гениальный художник. Яркие герои, характерные диалоги (Максим Максимыч – он перед читателем совершенно живой и внешне, и в разговоре, во всем. Это не авторское описание, пересказ, а изображение. Недаром Гоголь сказал Аксакову: Лермонтов прозаический будет выше Лермонтова стихотворца).

В чем дело? Аура происходящего: пейзаж, где все происходит. Кавказ. Про горы, долины, про этих экзотических людей не напишешь вялыми, «старыми» словами, описательно – «Дамы вышли в другие комнаты…». Стиль стал адекватен яркому окружающему миру. Все это не расскажешь «обще», все «крепче», короче, конкретней. Как окружающие горы. «Люблю я природу», – давно сказал автор. И «Бэла» начинается с пейзажа. Впечатления 10-летнего мальчика, побывавшего летом с бабушкой на Кавказе, остались навсегда («Люблю я Кавказ» – это в стихотворении, написанном в 16 лет).

А тут, уже взрослым человеком, попавшим как бы совершенно заново в этот мир, в активный, опасный, яркий, экзотичный, повторим еще и еще раз.

Да, конечно, жанр «Бэлы» и «Максима Максимыча» чисто внешне – слияние собственно рассказа истории Печорина «Бэлы» и «М. М.» и путевого очерка (переход через горы), но это второстепенно для понимания, повторяю, авторского художественного «скачка» стиля: изображения героев, окружающего мира.

При этом в «Бэле», «Максиме Максимыче», в «Тамани» – автор не очень индивидуализирован, вернее, почти не индивидуализирован – это почти «записыватель», слушатель и наблюдатель («Максим Максимыч»), он «нейтрален» (ни хорош, ни плох). М. М. говорит («Бэла»): «Случаи бывают чуднЫе, а тут поневоле пожалеешь, что у нас так мало записывают». Нейтральность (кажущаяся, об этом дальше) дает возможность автору нарисовать и портрет Печорина, красавца, у которого «глаза не смеялись, когда он смеялся», резко непохожий на портрет его в «Княгине Лиговской». А о том, что нейтральность все-таки кажущаяся – описания природы («Бэла» с этого, повторим, и начинается. Нейтральный автор-романтик (стиль и образы: опять-таки «Воздух чист, как поцелуй ребенка» – все время то и дело незаметно проскакивают в нейтральном «записывании»). При этом автор-рассказчик человек явно хороший, это не Печорин в «Княжне Мэри» или в «Фаталисте» – грубость его реплик Вуличу подряд: «Вы сегодня умрете». Вот в «Тамани» он не так уж и ярится, смиряется с пропажей оружия, украденного слепым мальчиком. И в конце: «Что сталось со старухой и с бедным слепым», а до этого: «Долго я глядел на него с невольным сожалением». Однако: надо же автору «не забыть» главное в Печорине, спохватывается автор-рассказчик (ведь уже в «Тамани» – это Печорин), потому и последний абзац бессердечного скептика: «Да какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности». Спохватывается и – надевает маску, в сущности. Чувствуется здесь что-то специальное, контрастирующее с обликом так любящего природу, да и понимающего людей романтика.