Читать «Страницы жизни Трубникова» онлайн - страница 49

— Не нужны нам перевыборы!

— Хотим Трубникова!

— Мы к Егору Афанасьевичу претензией не имеем! — вскочив с места, крикнула знакомая Раменкову старая скотница Прасковья.

— Неужто? — холодно сказал Трубников. — Я человек грубый, жесткий, самоуправный…

— Да мы не в обиде! — крикнул кто-то в задних рядах.

— Не в обиде?! — Трубников впился в зал своими глазами-буравчиками. — А я так в обиде! Плохо работаете, мало, при такой работе сроду в люди не выйти!

— Так говори прямо, чего надо! — раздался свежий, молодой мужской голос, и Раменков, подняв глаза, отыскал его обладателя, бригадира Павла Маркушева, которого Трубников жестоко опозорил на свадьбе. — Не тяни резину, батька!

При этом слове Трубникова шатнуло, как от удара в грудь, и Раменков вдруг понял, чем было для Трубникова это собрание. Не из самодурства, не из обиды затеял Трубников перевыборы. В нем зародили сомнение, что он правильно служит людям, и он вышел на их суд. В этой жестокой, беспощадной проверке себя для Трубникова решалось: с народом он или против народа.

Тихо, с какой-то странной хрипотцой Трубников ответил:

— Двенадцать часов в полеводстве, четырнадцать на фермах…

— Так бы и говорил! — весело и тепло крикнул Маркушев. — Нашел чем испугать!

Кто-то засмеялся, кто-то хлопнул в ладоши, кто-то подхватил, и вот уже аплодирует весь зал, и Раменков с удивлением заметил, что у него помокрели глаза.

— Голосуем!.. Голосуем!.. — раздались голоса.

— Кто за Трубникова? — крикнул Маркушев.

Раменкову показалось, что все, как один, взметнули вверх руку. Но нет, в зале воцарилась странная, напряженная тишина, и люди медленно, угрожающе повернулись к углу, где сидели двое: плотный небритый человек и дебелая, красивая женщина в нарядной шелковой шали, накинутой на полные плечи.

«Да это Семен Силуянов с женой!» — сообразил Раменков и понял, кто был анонимным автором заявлений.

Под взглядами односельчан Семен опустил глаза, жена заерзала на лавке, пальцы ее нервно передернули на плечах нарядную шаль. А люди смотрели молча, ожидающе, недобро, и поднятые вверх руки словно застыли. Жена Семена спустила шаль с плеч и вдруг резко, зло пнула мужа локтем в бок. Все так же глядя в пол, Семен невысоко поднял руку, и тут же вскинула белую, по плечо голую руку жена.

— Единогласно! — громким, твердым голосом произнес Маркушев.

Трубников встал из-за стола, шагнул вперед. У Раменкова сжалось сердце: ему так не хотелось, чтобы обычной своей неприступной резкостью Трубников снял трогательность минуты.

— Ну, так… — сказал Трубников и замолчал. — Раз вы так… Тогда вместе — до коммунизма…

Отчего это слово, которое он сам, Раменков, произносил чаще и куда равнодушней, чем «мама», вдруг оглушило его раскатом весеннего грома? Оттого, что в устах Трубникова оно не было словом, оно было судьбой и самого Трубникова и сидящих в зале людей, их волевым жизненным устремлением, их каждодневным делом…

«Как это прекрасно! — растроганно думал Раменков, обводя вновь повлажневшими глазами тихо вечереющий простор. — Знать, что ты делом служишь коммунизму. Не болтать о высоких идеях, а работать на них до пота, до крови…» На фарфоровом стаканчике телеграфного столба сидела сойка. Ее грудка розовела, и ярко, плотно сверкали синие перышки в крыльях, Вспугнутая тряским шумом наезжающего тарантаса, сойка скользнула со столба и, сильно, туго взмахивая крыльями, низом полетела к лесу, всверкивая своей малой синевой. А если б так же вот, как эта сойка, кинуться вниз и прочь со своего телеграфного столба? К земле, к ее надежной тверди? Взять какой-нибудь отстающий колхоз и по-трубниковски быстро, мощно поднять его? По-трубниковски сурово и прямо смотреть в глаза людям?..