Читать «Старый да малый (сборник)» онлайн - страница 14

Борис Петрович Екимов

Позднее это чудо исчезло. Объявилось иное, под названием «песня». Помню точно: это была весна, конец марта. Собрался я с Митей погулять, как обычно, днем, чтобы он поспал на свежем воздухе.

Покормили малыша, одели, вынесли, положили в коляску. Солнечный денек, теплый, с легким ветром. Митя лежит в коляске, соска — во рту. Чаще всего он засыпает сразу, как только в коляску положишь. Иногда недолго позыркает туда и сюда, но все равно засыпает. А в этот день лежит, смотрит, потом вдруг выплюнул соску и завел: «А-дя-дя… А-дя-а-дя-а…»

Глаза широко раскрыты, на лице — полный покой, удовольствие — все хорошо. То на меня поглядит, то в небо, то в стороны, глядит и выводит негромко: «А-дя-дя-а-а… А-дя-а-дя-а-а..» Неторопливая песня, спокойная. Коляска катится помаленьку. «А-дя-дя-а… А-дя-а-дя-а-а…» И продолжалась эта песня не менее получаса. Пел и пел. А потом мирно и тихо заснул.

Такое случалось не раз. В дневных прогулках, в вечерних. Едет и негромко поет: «А-дя-а-дя-я… А-дя-а-дя-а…» Значит, этого просит душа. Малышу сытно, тепло, удобно, и рядом родные люди. И потому — от полного счастья эта долгая песня. Тогда ему было восемь месяцев. Теперь он вырос: почти два года. Скоро день рождения. Праздник для взрослых. А ему всякий день — праздник.

— Масина, масина, пиехали. Дом, огоёд пиливать…

Поехали — значит, поехали.

Приехали и сразу разделись. Здесь не нужны нарядные одежды, которые так нравятся взрослым. Долой их! Шапочка на голову да трусишки. А иногда и без них хорошо. Солнечный день, вода, зелень, теплая земля.

— Пиливать, пиливать… Бигом, бигом, бигом… Шлянг, шлянг… Ляпата, ляпата…

Конечно бегом. Потому что надо успеть везде: к одной ванне, к другой, там и здесь набирать воду ведерком ли, кружкой и тут же выливать ее в грядку, а порой на себя: «Лить, лить, пиливать!» А еще открыть дверь и заглянуть в старую кухню, где много всего непонятного, и в приоткрытую дверь сарая. Хотя бы сквозь заборные щели, но повидаться с соседскими собаками, поговорить с ними. Гулко стучать палкой по пустой бочке. «Бигом, бигом, бигом!..» В старом доме полазить, открыть посудный шкафчик да гардероб, какие-то книги полистать. И снова «бигом, бигом» на волю, на солнце, к воде.

— Агода, агода… — вдруг вспоминает он и торопит меня. — Тям, даёко.

Митино «далёко» — это конец нашего подворья, где растут самосевом сливы и старые абрикосовые деревья. Там и кусты смородины, которую малыш называет «агодой» и ест ненасытно. Покупная малина, клубника, уличная тютина — все это в меру. Спелая вишня — с большей охотой, особенно походя, на бегу, прямо с веток. Любимую «агоду» может есть и есть.

Нынче смородина хорошо цвела, а уродилась реденько. Видно, попала в дождь. Но малому внуку хватает. Собираю с высоких кустов, кормлю. Он ест и успевает сказать: «Писибо…» И пальчиком тычет: «Агодка… Тям…» И порой сам ухватит одну да другую, из тех, что понизу растут и мне не видны. Пожует, почмокает, довольно пожмурит глаза: «Агодка… Босяя… Сядкая… Босёе писибо…»