Читать «Среди свидетелей прошлого» онлайн - страница 108

Наиболее вероятным казалось найти ответ на этот вопрос в протоколах допросов участников восстания.

Это был уже поиск. Протоколы, написанные скорописью XVIII века. Надо сказать, что скоропись XVIII века читается вряд ли легче, чем скоропись предшествующего столетия, хотя в XVIII веке уже был гражданский шрифт. Это немного повлияло на практику делопроизводственного письма, стали раздельнее писаться слова, стало меньше и выносных букв, уменьшилось и количество их различных начертаний, и все же читать подряд протоколы — трудная работа.

Наконец Овчинников нашел искомое. Думный дьяк (секретарь) Военной коллегии — пугачевской коллегии (ведь восставшие во многом копировали учреждения, которые были в то время в России) — Иван Почиталин показал: «хвастал перед ними, что он умеет писать на двенадцати языках».

Зачем неграмотному предводителю понадобилось хвастаться перед своими сподвижниками, понять нетрудно. Ведь крестьянские восстания той далекой поры проходили под царистскими лозунгами — против царя плохого, за царя хорошего, крестьянского. В 1773–1775 годах крестьяне выступили против «плохой императрицы Екатерины II», за «хорошего императора Петра III». Таинственная смерть Петра III, народные слухи о том, что Екатерина сбросила своего муженька с престола за то, что тот-де волю крестьянам объявить хотел, легенды о его чудесном спасении и позволили Пугачеву воспользоваться этим именем. Трудно, конечно, гадать, насколько самому Емельяну Ивановичу была по душе роль «самозванца», но он довел ее до конца. Ну, а уж поскольку ты «царь», «император», «помазанник», то, конечно, должен уметь читать и писать, да и не только на «российском языке». Видимо, не многие, да и то из ближайших сподвижников Пугачева, знали о его самозванстве. Среди остальной же массы восставших Пугачев должен был поддерживать свой авторитет, а значит, и рекламировать свою грамотность.

Как-то раз, как выяснил Овчинников, Пугачев в присутствии членов своей «Военной коллегии», среди которых были и грамотные люди, решился исписать лист бумаги.

Овчинников и не рассчитывал, что найдет этот листок. Но ему надо было установить, какое впечатление на присутствующих произвел этот акт Пугачева. Ведь известно, что он любил говорить соратникам: де ему своей руки до самой Москвы показывать нельзя.

Исследователь выяснил, что на этом листе Пугачев начертил какие-то значки, некоторых из них отдаленно напоминали русские буквы. Видимо, Пугачев по памяти пытался их перерисовать.

Тот же Иван Почиталин показывал на допросе: «Писал один раз и сам Пугачев к губернатору письмо, но на каком языке, я не знаю, только слышал от него, что на иностранном». А вот показание и другого очевидца, другого секретаря пугачевской «Военной коллегии» Максима Горшкова: «Видел я один раз, что самозванец (он, наверное, знал о самозванстве Пугачева, но назвал его этим именем, конечно, только на допросе. — Ред.) сам писал почерком на бумаге и по написании с полстраницы показывал пред ним стоящим с сими словами: „Прочтите-де, что я написал“. Но как написано было не по-русски, то все тут грамотеи сказали: „Мы-де не знаем, ваше величество, это не по-русски“. На что самозванец, улыбнувшись, сказал: „Где-де вам знать“».