Читать «Союз нерушимый: Союз нерушимый. Страна мечты. Восточный фронт» онлайн - страница 761

– Простите, Анна Петровна, вы, наверное, спортом занимаетесь? – спрашивает Ефремов.

– Есть немного, – соглашаюсь я, одергивая подол, – а что?

– Да просто… – смутился Иван Антонович, – вам никто из скульпторов не предлагал с вас греческую богиню лепить?

Ой, только этого мне не хватало! Однако же приятно: значит, форму сохранила. Нет, мой Адмирал меня, конечно, всякой… но стройной и красивой ему приятнее будет. И мне тоже – представляю в мечтах, как мы когда-нибудь вместе, и на большом белом пароходе, на палубе стоим, а вокруг синее море, яркое солнце, и свежий ветер. Ко мне все пристает, с платьем играет, юбку солнце-клеш, как зонтик, вздувает и вверх крутит, я еле поймать успела, пока не случилось «мерилин»! С моим Адмиралом наедине, был бы лишь повод улыбнуться, – а инструктору ЦК на службе и «мини» недопустимо, чтобы подол выше колен!

– Будет буря? – Лючия озабоченно глядит на небо, за шляпу схватилась, платье тоже прижала у ног.

– Я знаю! – отвечаю я спокойно.

Итальянка посмотрела на меня с удивлением. А это просто слова из фильма иных времен, про стального человека и восстание машин, там этот диалог героини, Сары Коннор, в самом конце. С тем же смыслом – надвигается новая война. И необязательно «горячая» – тому, что там с СССР случилось в девяностых, Гитлер бы аплодировал, заодно с англо-американскими империалистами!

А Лючии, кстати, посоветую эти слова в сценарий ее фильма вставить. Тоже в последний эпизод! Поскольку «Терминатор» (вот, название вспомнила!) в этой истории вряд ли будет выпущен у нас на экраны.

Предлагаю Ефремову его подвезти – он отказывается, ему в другую сторону. И, простившись с нами, спешит к автобусу, пока не начался дождь. А я, на свежий воздух выбравшись, после сидения в четырех стенах, даже рада! В небе картина, как из горьковского «Буревестника» – тучи стеной надвигаются, вот и молния блеснула, гром ударил, ой и прольется сейчас! Ветер, было притихший, задул снова и еще сильней, гонит пыль столбом, с шумом гнет деревья в сквере, у прохожих шляпы и фуражки с голов летят, у женщин юбки взбесились и прически – все хватаются за головные уборы, держат полы и подолы, оглядываются и ищут, где укрыться, переждать. А я стою и улыбаюсь надвигающейся буре, петь хочется или стихи читать – ветер, ветер, на всем белом свете!

– Аня, пойдем! – Лючия тянет меня за руку. – Промокнем ведь! И Мария Степановна ждет, как она там с нашими…

– Еще минуту, – отвечаю я, – когда еще такую красоту увидим? Ты в машину сядь, а я еще чуть воздухом подышу.

Ой, какая гроза будет! Темные тучи все ближе, все выше, и от земли до неба ветер – крутит, пляшет, со свистом носится вокруг, захлестывает нас порывами как волнами, совсем как в тот памятный день на Воробьевском шоссе, прошлым летом, когда мы все вместе были, вот только сейчас никто меня за талию не обнимает, далеко мой Адмирал, на самом Дальнем Востоке, когда он вернется ко мне… ой, разревусь, не сметь плакать! Люблю и жду – а пока хочу на бурю, что сильнее грянет, посмотреть, и с ней побороться! Ветер, ветер, ты могуч… нахал и хулиган, платье с меня решил сорвать! Я снова и снова подол одергиваю, но развевается и трепещет мой крепдешиновый горошек, завертывается выше колен, парусом надувается, сейчас взлетит на плечи, или даже выше головы! Так же было, когда я своего Адмирала на берегу провожала, всего через пару дней после того, как мы в загсе были – и трепал на мне это же платье свежий морской ветер, а я все не уходила, ждала, пока корабль вдали не скроется из виду… а рядом девчонки с Севмаша, тоже растрепанные все, руками машут и платками. Ой, как шляпку рвет с прически, даже приколотую, а все равно страшно, что улетит, вот за что хвататься прежде, за нее или за подол? А Лючии еще труднее, у нее шляпа как парашют, поля широкие, до плеч, и просто надета, без всяких булавок, в такой ветер на голове лишь двумя руками можно удержать! Да не мучайся ты – наш ЗиС-101 рядом, и шофер уже мотор заводит, нас увидев. А я еще немного постою: вот заметила, что приятно мне буйство стихии, а затишье стало тоску вызывать.