Читать «Сотворение мира за счет ограничения пространства, занимаемого Богом» онлайн - страница 5
Ханох Левин
Потом они сидели в гостиной и пили кофе с тортом. Геверл съел только половину своего куска. Он не любил перегружать желудок в преддверии сексуальных утех. Лотра старалась как-то поддержать беседу, попыталась даже перевести разговор на ученые рельсы, заговорила о психологии, искусстве (вопросы интимного свойства она приберегала, как водится, на потом, к началу взаимного ощупывания), но Геверл весьма опасался вести ученые разговоры с женщинами. Впрочем, ученые разговоры — это еще куда ни шло. В них, по крайней мере, есть определенная логика, можно доказать свою правоту. Если, например, кто-нибудь неожиданно заявляет:
— Дважды два — пять.
Ты его поправляешь:
— Четыре.
И все. Разговор закончен. Итог подведен. Ты победил.
Но вот начинается беседа об искусстве, например о театре, и девица говорит:
— А что ты думаешь о таком-то спектакле?
Ты отвечаешь:
— Плохой.
Девица:
— А по-моему, хороший. Актеры играли отлично.
Ты начинаешь горячиться:
— Отлично? Да это же детский сад какой-то!
Но девица не сдается:
— А меня их игра как раз очень тронула.
И нет никакого способа ее переубедить. Ты остаешься при своем мнении, она — при своем. Доказать ничего невозможно. Какой-то никому не известный актеришка кричит на тебя ослиным голосом и ни в какую не желает уходить со сцены, а девицу, видите ли, его игра волнует, затрагивает струны ее души. Ну что прикажете с этим делать? Как доказать, что он играет плохо? Сказать ей: «Четыре»? Убить ее? А когда нет доказательств — начинаются вопли. Она вопит, и ты вопишь. А если вы на какой-нибудь вечеринке и рядом другие люди, то и они горят желанием высказать свое мнение, и вот уже все вопят про другие пьесы, и про других актеров, и насчет искусства вообще, и насчет жизни вообще, а какая-то женщина, которая до того весь вечер спала, вдруг просыпается и начинает кричать, какая дорогая стала нынче жизнь. При этом все их суждения ужасно банальные, давно всем известные. Ты перебиваешь их, они перебивают тебя. Если же в доме есть еще и дети, то именно в этом момент они прибегают и тоже поднимают страшный крик. А у соседей начинает громко лаять собака. И вот в самом центре города возникают маленькие джунгли, настоящие джунгли, в которых бушует жизнь…
Но проходит четыре-пять часов, и жизнь в джунглях постепенно затихает. Только время от времени какая-нибудь летучая мышь взмахивает крыльями и шепчет:
— Театр должен учиться у футбола.
И на этом вечер заканчивается.
Уже далеко за полночь. Ты ужасно устал. Господи, сколько времени растрачено впустую! А главное, ты так и не дотронулся до девичьего тела даже одним пальцем.
Именно поэтому Геверл очень боится вступать в ученые беседы. Если ему случается познакомиться с какой-нибудь девицей и та спрашивает его: «А что ты думаешь о таком-то спектакле?» — на губах у Геверла появляется горькая усмешка циника, который давно уже пресытился всеми этими вопросами и ответами, все они ему уже давно опротивели, и все, что у него осталось, — это некая усталая легкость. Какое-то время он смотрит на вопрошающий рот девицы, затем прикрывает веки, как будто они, веки, как и сам этот ее вопрос (да и сама жизнь в целом), ему в тягость, и так вот, с полуприкрытыми глазами, подносит губы с застывшей на них тонкой усмешкой к ее вопрошающему рту и хоронит ее вопрос под долгим страстным поцелуем.