Читать «Сообразим на троих, или Требуется пожарный» онлайн - страница 22

Павел Владимирович Гушинец

Лёхина армейская карьера кончилась внезапно. Однажды вечером в одном из углов стройки раздался шум, крики и звуки ударов. Через минуту «бандерлоги» приволокли бригадиру на расправу какого-то старичка в лыжной шапочке и синем спортивном костюме.

– Что за дед? – грозно спросил Лёха.

– Вот, старшина-джан, этот гражданин доски у второго котлована п…л.

– Дед, ты чего? Это же военная стройка! – принялся допрашивать вора Лёха. Обида его была искренней. Он ещё вчера договорился продать эти доски мужику из соседнего дома. И дед фактически посягнул на его собственность.

– Да я вас – сгною! – неожиданно рявкнул дед. – Да вы знаете, кто я?!

– Не перебивай старшину, – ткнул вора в бок один из «блатных».

Дед согнулся от боли.

– Завтра же все под трибунал пойдёте! – прохрипел он.

– Какие мы грозные слова знаем, – съехидничал Лёха. – Трибунал, сгноит. Кино про войну смотрел?

– Да я генерал Иванов!

– Иванов? Не слышал о таком, – Лёха чуть сбавил тон. Кто их знает, этих столичных дедов. Может у него и вправду связи. Хотя спортивный костюм, доски. Трындит дед. Точно трындит.

– Вот что, бойцы, – наконец решил бравый старшина. – Выбросьте-ка этого генерала с территории стройки и пару пенделей ему дайте. Пусть своей бабкой дома командует.

«Бандерлоги» подняли генерала на руки и вынесли за забор.

Стоит ли говорить, что наутро возле КПП части остановился чёрный автомобиль с «нулевыми» номерами и из него вышли два полковника из Министерства Обороны. Дед действительно оказался генералом, правда уже лет десять, как в отставке. Но связи сохранил.

Лёху разжаловали в рядовые, лишили должности бригадира и для дальнейшего разбирательства поместили на гауптвахту. Место, кстати, историческое, выступающее в данной роли не одну сотню лет, но от этого не менее тоскливое. Сидел Лёха один, и от этого одиночества чуть с ума не сошёл. Спасало то, что большую часть дня, свет, падавший через решетку на пол, создавал какое-то подобие шахматной доски. Так Лёха налепил из хлебного мякиша шашек и играл сам с собой в выдуманные игры – обрезанные варианты шашек и нард. К вечеру доска уползала с пола, и узнику оставалось только зубрить выданный Устав, да сочинять матерные частушки.

– Самая большая пакость – это стены, – рассказывал потом Лёха. – Тот, кто их ровнял – наверное, раньше в гестапо подрабатывал. Вся поверхность стены была покрыта цементными шипами. Их никто не сгладил, а наоборот, старался побольше сделать. Так к стене не прислониться, не присесть. А лежать на койке днём запрещалось.

Готовился Лёха к самому страшному. Погибнуть в цвете лет в какой-нибудь «горячей точке», которую специально для него создаст мстительный генерал. Сгнить в дисбате. И даже тёмной ночью получить пулю в затылок.

Но почему-то обошлось. Через месяц его выпустили и даже отправили на ту же стройку, где Лёха и дослужил тише воды, ниже травы до самого дембеля.

Некоторые не меняются

Вернувшись из армии, Лёха восстановился в родное училище. Препод, павший жертвой его предприимчивости, к тому времени уволился, а больше никто про уголовное прошлое бравого вояки не вспомнил.