Читать «Солоневич» онлайн - страница 33

Константин Николаевич Сапожников

Посещение «цирка» селяне «оплачивали» натурой: салом, мукой, яйцами, крупой, маслом. Иногда циркачей вознаграждали живностью: курами, гусями, поросятами. Домой братья возвращались, гружённые мешками с продовольствием. Тамара тоже помогала пополнять семейный бюджет. Она, по свидетельству Бориса, «раздобыла рецепт простого мыла, варила его и с большим успехом торговала на базаре».

Глава пятая

ПЕРЕЕЗД В МОСКВУ

В 1922–1923 годах Иван работал преподавателем гимнастики, затем перешёл в Одесский продовольственный губернский комитет инструктором по физкультуре. В 1926 году Солоневичи покинули Одессу и переехали в Москву. Иван, используя связи в спортивных кругах, устроился на работу в ВЦСПС на инспекторскую должность по физкультуре и спорту. В одном из позднейших (заграничных) интервью Солоневич, не страдая в данном случае от скромности, отметил: «До 1930 года я фактически руководил спортом и туризмом СССР. В этом качестве ездил по всей России и Азии. Видел повсюду ужасную бедность и тогда понял, что при этом положении не только спорт невозможен в СССР, но даже и обыкновенная жизнь. Всё наше семейство решило бежать из СССР».

Говоря «всё наше семейство», Иван имел в виду и брата Бориса, который в 1926 году тоже переехал в Москву, чтобы занять пост инспектора спорта ВМФ. Борис получил жильё на Тверской улице, в доме 75, но ненадолго. Его арестовали за «нелегальную скаутскую работу» и сослали на Соловки. «Жилплощадь» брата — комнату в коммуналке — унаследовал Иван, который в «Диктатуре импотентов» описал её в самых неприглядных красках: «В квартире было семь комнат, и в семи комнатах жили восемь семейств. Одно из них жило в ванной. По утрам в коридоре шипели восемь примусов. По ночам из пяти комнат доносился крик неизвестного мне количества детей. По всем комнатам и коридорам квартиры безданно и беспошлинно бродили неисчислимые полчища клопов. Это был „жилищный кризис“, который начался с началом революции и стихийно растёт и до сих пор… В Москве оказалось вовсе невозможно жить. По крайней мере для меня. Я могу выносить: примусы, детей, споры из-за уборной и пререкания из-за кухни, но к клопам у меня решительно то же отношение, что и к социализму: я не могу. Я сбежал. Но это мне удалось не сразу».