Читать «Солдатами не рождаются (Живые и мертвые, Книга 2)» онлайн - страница 412

Он сидел и ждал, что скажет ходивший по комнате Серпилин. Но Серпилин еще долго ходил и молчал, потом остановился и сказал хриплым голосом:

- Что заставил его воевать, все равно прав, а остальное не в моей власти.

Он ходил и думал о сыне. Что значит - любил или не любил, больше или меньше любил? Все это слишком слабые слова для представления о том, что значит, когда до двадцати одного года воспитываешь рядом с собой и говоришь все, что думаешь, и считаешь, что рядом с тобой растет твое, а потом приходит день - и оказывается: нет, не твое. О какой любви или нелюбви тут речь? Тут речь о большем - обо всей жизни.

Он сел, закурил и спросил:

- Исповедаться перед тобой надо?

- Тебе видней, - сказал Захаров.

- Вижу, считаешь себя обязанным слушать. А легко ли?

- Насчет обязанности отчасти верно, - сказал Захаров. - Кто я, в сущности? Политрук на высшем уровне, если исповедуются, обязан слушать. Сказал и чуть усмехнулся, давая понять, что сказанное - отчасти горькая шутка, а отчасти самая настоящая правда.

- Конечно, тяжело, - сказал Серпилин. - Не говоря уже о том, что у него жена и дочь, которых я еще не видел в глаза. А плюс к этому, как ни уверяешь себя, что прав, и действительно прав, а все же знаешь, что ты к смерти толкнул. Прав или не прав, а толкнул.

- Да, - сказал Захаров. - Когда Иван Алексеич рассказывал мне об этом деле, я еще тогда подумал: до какой степени мы им судьи?

- А почему мы им не судьи?

- Я не говорю, что не судьи, а говорю - до какой степени? Если уж на исповедь пошло, то я в тридцать седьмом в Воронеже жену моего лучшего товарища, когда его арестовали, а квартиру опечатали, к себе жить не пустил. Потом через жену помогал, а жить не пустил. Думал так: спасти не спасу, а пущу - сам погибну. Вчера его квартиру опечатали, завтра - мою. И сейчас спросить меня: прав ли был, так решая в то время? Отвечу: видимо, прав. Прав, а стыдно. Когда он вернулся в тридцать девятом, он к первому ко мне пришел. Про жену знал, но пришел сказать, что понимает: пустил бы ее жить - совершил бы самоубийство. Он-то понимает, а мне от этого не легче. Так и встречаемся с тех пор не по моей, а по его инициативе. Ему со мной легко, а мне с ним трудно. Хотя в то время могло все быть и наоборот: мою бы квартиру опечатали, и не его жена у моих дверей, а моя - у его. Доносы и на меня писали.

Серпилин молчал и курил папиросу.

- Что молчишь?

- Слушаю, - сказал Серпилин. - Все так. Согласен с тобой. - Погасил папиросу и, уже стоя, добавил: - А я, откровенно говоря, другое подумал сначала, когда ты заговорил. Подумал: может, Никитин на меня жаловался?