Читать «Собрание сочинений, том 27» онлайн - страница 70
Фридрих Энгельс
У меня, конечно, не было никакого желания быть изгнанным из-за штраубингеров. Я предвидел возможность подобной истории, когда заметил, с какой беспечностью эти штрау-бингеры поднимали шум и трескотню и обсуждали всюду и везде, кто прав: я или Грюн. Мне надоела вся эта дрянь, к тому же эти ребята были неисправимы, они даже не отстаивали открыто свои взгляды в дискуссии, совсем как лондонцы; но своей главной цели я достиг — я одержал полную победу над Грюном. Это был прекрасный случай с честью разделаться со штраубингерами, как бы ни была вообще неприятна эта история. Поэтому я дал им понять, что теперь больше не смогу обучать их, вообще же они должны быть осторожны. Э[вербек] тотчас же решил уехать и, кажется, немедленно покинул Париж, по крайней мере я больше его не видел. Куда он девался, я также не знаю.
Малыша (Б[ернайса]) также разыскивала полиция, но он из-за различных приключений снова переехал в свое прежнее жилище (поразительно, в какие невероятные передряги он попадает, как только вступит ногой в цивилизованный мир). Когда он опять вернется в Париж, я не знаю, но он во всяком случае не поселится в том доме, где думал поселиться.
Вообще я весьма признателен благородной полиции за то, что она вырвала меня из этой штраубингерской среды и напомнила мне о земных радостях. Если подозрительные субъекты, которые вот уже две недели преследуют меня, в самом деле шпики, а о некоторых из них мне это доподлинно известно, то префектура в последнее время раздала массу входных билетов на балы в Монтескьё, Валентино, Прадо и т. д. Я обязан г-ну Делессеру приятными знакомствами с гризетками и многими удовольствиями, так как мне захотелось как можно лучше провести последние дни и ночи, которые мне предстояло оставаться в Париже. Однако поскольку меня до сих пор не трогали, то, очевидно, все успокоилось. Все же впредь адресуйте все письма г-ну А. Ф. Кернеру, живописцу, 29, rue Neuve Breda, Paris. Внутрь вложите конверт с моими инициалами, но так, чтобы он не просвечивал.
Ты понимаешь, что при таких обстоятельствах я совершенно не имел возможности заниматься здесь В[ильгельмом] В[ейтлингом]. Я не видел никого из этих людей и даже не знаю, был ли он в Париже или еще находится здесь. Впрочем, это совершенно все равно. Вейтлингианцев я совсем не знаю; у тех же, кого я знаю, он встретил бы не совсем любезный прием. Из-за вечных драк с его друзьями-портными они питают к нему ужасную злобу.
История с лондонцами неприятна именно из-за Гарни, а также потому, что из всех штраубингеров они были единственными, с которыми можно было просто, без всякой задней мысли пытаться завязать сношения. Но если они не хотят, — ну что ж, пусть отправляются на все четыре стороны. Вообще никогда нельзя быть уверенным, что они опять не выпустят таких жалких обращений, как обращение к Ронге или к шлезвиг-гольштейнцам. А к тому же еще вечная ревность к нам, «ученым». Впрочем, у нас есть два способа освободиться от них, если они начнут бунтовать: или открыто порвать, или постепенно прекратить переписку. Я высказываюсь за второе, если их последнее письмо допускает ответ, который, не задевая их слишком резко, был бы достаточно холодным, чтобы отбить у них охоту скоро на него ответить. Потом следует долго им не отвечать — и, так как они обычно ленятся писать, то после двух — трех писем все благополучно замрет. Собственно, каким образом и с какой целью обрушиваться нам на этих людей? Печатного органа у нас нет, а если бы он и был, то они не литераторы, а только время от времени выпускают прокламации, которых никто не видит и до которых никому нет дела. Если мы выступим с резкой критикой
