Читать «Собрание сочинений в шести томах. Том 4. Книги стихов» онлайн - страница 41

О, погреб памяти.

Хлебников

Но сущий вздор, что я живу грустя

И что меня воспоминанье точит.

Не часто я у памяти в гостях,

Да и она всегда меня морочит.

Когда спускаюсь с фонарем в подвал,

Мне кажется — опять глухой обвал

За мной по узкой лестнице грохочет.

Чадит фонарь, вернуться не могу,

Я знаю, что иду туда, к врагу.

И я прошу как милости... Но там

Темно и тихо. Мой окончен праздник!

Уж тридцать лет, как проводили дам,

От старости скончался тот проказник...

Я запоздала. Экая беда!

Нельзя мне показаться никуда.

Но я касаюсь живописи стен

И у камина греюсь. Что за чудо!

Сквозь эту плесень, этот чад и тлен

Сверкнули два живые изумруда.

И кот мяукнул. Ну, идем домой!

Но где мой дом и где рассудок мой?

Январь 1940

Так отлетают темные души...

— Я буду бредить, а ты не слушай.

Зашел ты нечаянно, ненароком —

Ты никаким ведь не связан сроком,

Побудь же со мною теперь подольше.

Помнишь, мы были с тобою в Польше?

Первое утро в Варшаве... Кто ты?

Ты уж другой или третий? — «Сотый!»

— А голос совсем такой, как прежде.

Знаешь, я годы жила в надежде,

Что ты вернешься, и вот — не рада.

Мне ничего на земле не надо,

Ни громов Гомера, ни Дантова дива.

Скоро я выйду на берег счастливый:

И Троя не пала, и жив Эабани,

И все потонуло в душистом тумане.

Я б задремала под ивой зеленой,

Да нет мне покоя от этого звона.

Что он? — то с гор возвращается стадо?

Только в лицо не дохнула прохлада.

Или идет священник с дарами?

А звезды на небе, а ночь над горами...

Или сзывают народ на вече? —

— «Нет, это твой последний вечер!»

1940

Ленинград. Фонтанный Дом

Когда человек умирает,

Изменяются его портреты.

По-другому глаза глядят, и губы

Улыбаются другой улыбкой.

Я заметила это, вернувшись

С похорон одного поэта.

И с тех пор проверяла часто,

И моя догадка подтвердилась.

1940

Ленинград

ДВУСТИШИЕ

От других мне хвала — что зола,

От тебя и хула — похвала.

1931

Не недели, не месяцы — годы

Расставались. И вот наконец

Холодок настоящей свободы

И седой над висками венец.

Больше нет ни измен, ни предательств,

И до света не слушаешь ты,

Как струится поток доказательств,

Несравненной моей правоты.

1940

И, как всегда бывает в дни разрыва,

К нам постучался призрак первых дней,

ПОСЛЕДНИЙ ТОСТ

Я пью за разоренный дом,

За злую жизнь мою,

За одиночество вдвоем,

И за тебя я пью, —

За ложь меня предавших губ,

За мертвый холод глаз,

За то, что мир жесток и груб,

За то, что Бог не спас.

1934

И ворвалась серебряная ива

Седым великолепием ветвей.

Нам, исступленным, горьким и надменным,

Не смеющим глаза поднять с земли,

Запела птица голосом блаженным

О том, как мы друг друга берегли.

1944

ЛЕНИНГРАД В МАРТЕ 1941

Cadran solaire на Меншиковом доме.

Подняв волну, проходит пароход.

О, есть ли что на свете мне знакомей,

Чем шпилей блеск и отблеск этих вод!

Как щелочка чернеет переулок.

Садятся воробьи на провода.

У наизусть затверженных прогулок

Соленый привкус — тоже не беда.

СТАНСЫ

Стрелецкая луна. Замоскворечье... Ночь.

Как крестный ход, идут часы Страстной Недели...

Я вижу страшный сон. Неужто в самом деле

Никто, никто, никто не может мне помочь.

В Кремле не надо жить — Преображенец прав,

Там зверства древнего еще кишат микробы: