Читать «Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825» онлайн - страница 21

Меншиков как первый из сенаторов и князей русских отвечал от имени всех, что дело, столь важное для спокойствия и блага империи, требует зрелого размышления и что потому да соблаговолит ее императорское величество дозволить им свободно и верноподданнически обсудить его, дабы все, что будет сделано, осталось безукоризненным в глазах нации и потомства. Императрица отвечала, что, действуя в этом случае более для общего блага, чем в своем собственном интересе, она не боится все, до нее касающееся, отдать на их просвещенный суд; и что не только позволит им совещаться, но даже приказывает тщательно обдумать все, обещая со своей стороны принять их решение, каково бы оно ни было.

Собрание удалилось в другую залу, двери которой заперли Князь Меншиков открыл совещание, обратившись с вопросом к кабинет-секретарю Макарову, не делал ли покойный император какого-нибудь письменного распоряжения и не приказывал ли обнародовать его. Макаров отвечал, что незадолго до последнего путешествия в Москву государь уничтожил завещание, сделанное им за несколько лет перед тем, и что после того несколько раз говорил о намерении своем составить другое, но не приводил этого в исполнение, удерживаемый размышлением, которое часто высказывал, – что если народ, выведенный им из невежественного состояния и поставленный на степень могущества и славы, окажется неблагодарным, то ему не хотелось бы подвергнуть своей последней воли возможности оскорбления; но что если этот народ чувствует, чем обязан ему за его труды, то будет сообразовываться с его намерениями, выраженными с такою торжественностью, какой нельзя было бы придать письменному акту.

Когда Макаров умолк, архиепископ Феофан, видя, что вельможи несогласны во мнениях, обратился к собранию с просьбою позволить и ему сказать свое слово. С трогательным красноречием указал он присутствовавшим на правоту и святость данной ими в 1722 году присяги, которою они обязались признать наследника, назначенного государем. Некоторые возразили ему, что здесь не видно такого явного назначения, как старается представить Макаров, что недостаток этот можно принять за признак нерешительности, в которой скончался монарх, и что поэтому вместо него вопрос должно решить государство. На такое возражение Феофан отвечал точною передачей слов императора, сказанных у английского купца накануне коронования императрицы, которыми его величество, открывая свое сердце перед своими друзьями и верными слугами, подтвердил, что возвел на престол достойную свою супругу только для того, чтоб после его смерти она могла стать во главе государства. Затем он обратился с вопросом к великому канцлеру и ко многим другим, при которых сказаны были эти слова, помнят ли они их.

Отдавая долг истине, те подтвердили все приведенное архиепископом. Тогда князь Меншиков воскликнул с жаром: «В таком случае, господа, я не спрашиваю никакого завещания. Ваше свидетельство стоит какого бы то ни было завещания. Если наш великий император поручил свою волю правдивости знатнейших своих подданных, то не сообразоваться с этим было бы преступлением и против вашей чести, и против самодержавной воли государя. Я верю вам, отцы мои и братья, и да здравствует наша августейшая государыня, императрица Екатерина!» Эти последние слова в ту же минуту были повторены всем собранием, и никто не хотел показать виду, что произносит их против воли и лишь по примеру других. После того князь Меншиков в сопровождении всех прочих возвратился к императрице и сказал ей: «Мы признаем тебя нашей всемилостивейшей императрицей и государыней и посвящаем тебе наши имущества и нашу жизнь». Она отвечала в самых милостивых выражениях, что хочет быть только матерью отечества. Все целовали ей руку, и затем открыты были окна. Она показалась в них народу, окруженная вельможами, которые восклицали: «Да здравствует императрица Екатерина!» Офицеры гвардии заставили повторять эти возгласы солдат, которым князь Меншиков начал бросать деньги пригоршнями. Таким образом Екатерина овладела скипетром, которого она была так достойна. Сенаторы, генералы и знатнейшие духовные лица в тот же час составили и подписали манифест о провозглашении ее императрицей.