Читать «Сны Шлиссельбургской крепости Повесть об Ипполите Мышкине» онлайн - страница 2

Дождь измельчал, выдохся. Водяная нить висела в воздухе, туман валил с Ладожского озера, и грязно-желтая стена цитадели стала совсем серой. Бороду Соколова можно было выжимать, как мочалку. А лицо он даже не вытирал: бессмысленно.

Пятый нумер чертил что-то деревянной лопатой на песке. Это что ж, это пожалуйста, и даже ежели он знак кому оставлял, то даже унтера не надо было посылать для проверки: дождь все смоет. Соколов расстегнул пуговицу шинели и полез за часами. На поясе привычно звякнула связка ключей. Оставались еще две минуты, положенные. Соколов чувствовал легкий озноб. От холода? Нет, несправедливые дела творятся на свете! Ему, Соколову, выразили неудовольствие! Мало усердия…

Ровно через две минуты Соколов спустился с вышки, глянул на унтеров, те сразу проворно открыли ворота дворика. Нумер пятый вышел на плиточную дорожку и затопал, огибая дворы, к кирпичному двухэтажному зданию. Соколов и унтера пошли следом, перед ними в такт шагам колыхался, подрагивал серый длинный бушлат пятого нумера, с черными рукавами, с черным бубновым тузом на спине.

В узком «предбаннике» между двойными дверьми Соколов и унтера обули на сапоги войлочные галоши: лишнего шума быть не должно. Они пошли по широкому коридору первого этажа, выстланному веревочными матами, а над ними, вдоль длинных степ, нависали две железные галереи, между которыми была натянута металлическая сетка.

Унтер Сидоров стоял около семнадцатой камеры, он распахнул перед пятым нумером дубовую, обитую железом дверь, и, когда дверь, пропустив арестанта, закрылась, Соколов запер ее на ключ.

Открывать и закрывать камеру мог только Соколов, но когда нумера выводили на прогулку, камера не запиралась и дежурный унтер мог тщательным образом произвести обыск. Сегодня дежурил Сидоров, известный Соколову по Алексеевскому равелину. Соколов писал специальный рапорт, чтобы взять Сидорова с собой на новую службу. В нем, то есть в Сидорове, и еще в трех других унтерах Соколов был уверен как в себе самом, и поэтому он даже не взглянул на Сидорова, зная, что, случись непорядок, ему было бы доложено.

И странное дело: стоило только Соколову оказаться в этом длинном коридоре, тускло и ровно освещенном керосиновыми лампами, где вдоль дверей камер, осторожно заглядывая в глазки, бесшумно скользил дежурный унтер, как чувство досады, несправедливости, мучившее капитана после выговора Покрошинского, сразу исчезло. Нет, он ничего не забыл, просто это неудовольствие, обида — дело личное, а посему мелкое, второстепенное. Тут же было главнее — служба.