Читать «Смятение» онлайн - страница 267

Элизабет Джейн Говард

Уже не было солнца, ветерок улегся, все море и небо скрывались в сумеречной тьме, падал дождь, легкий как морось, и он накинул штормовку. Кто-то из команды прошел мимо него на нос выбросить за борт ведро картофельных очисток – ветер, то, что от него осталось, по-прежнему был у них по курсу. «Полагаю, официально я все еще на военном флоте числюсь», – подумал он и задумался, сколько времени у него займет перестать числиться. Потом стал гадать, а не сочли ли его (в последние месяцев десять) за дезертира – мысль сбивала с толку. Только ведь не с флота он дезертировал в эти месяцы, а от Зоуи. И теперь, когда лодка уносила его все дальше и дальше от нее, именно ей суждено быть оставленной – навсегда. Он не мог думать о ней без таких ощущений утраты и тоски, что понимал: он не должен думать о ней совсем, а потому вновь сбежал в сон, или, скорее, в порывы сна.

На рассвете его разбудили брызги с волн: ветер развернулся на северо-восток, зато море, это живое олово под лучами восходящего солнца, было спокойней, его поверхность мерно вздымалась, лишь изредка ударяя волной в правый борт.

Ему принесли кружку какао и сообщили, что вскоре покажется земля. Он закурил последнюю сигарету и стал высматривать ее. Низкая гряда облаков на горизонте, что, казалось, отделяла море от неба, растворилась в бледный мазок тумана. Он следил, как туман сгущался в полоски коричневато-зеленого над меловой белизной утесов, а потом небольшие кубики и ряды темного проявлялись вдруг в здания, которые становились все бледнее и бледнее с восходом солнца, пока все не стало напоминать очень отдаленные декорации на сцене. От такой долгой неподвижности и сырости дождя и брызг его судорога свела. Он продолжал вглядываться, а сердце его было холодным, как пепел после огня, намеренно загашенного. Возможно ли такое, думал он, – заново возжечь то, что представляется неодолимым? Но если хоть что-то знаешь о любви, если, полагал он, таится она в тебе, то – должно быть возможным. Он поднес ко рту кружку. Боже! Как же ненавидел он пенки на горячем молоке! Он взял ее пальцами и затем, не ведая почему, съел, прежде чем выпить кружку до дна. «Так или иначе, – подумал он, – я должен отыскать ее в себе, чтобы было с чего начать».