Читать «Сладкий перец, горький мед» онлайн - страница 171

Как же он не понял, что Таня-то не такая, не разгадал, что она давным-давно с ним счастлива, что только по инерции притворялась капризной и взбалмошной, а на самом деле уже и не хотела видеть рядом с собой другого мужчину, даже представить себе не могла, что Вовкино место может быть занято кем-то посторонним. Глупый, глупый Вовка! Испортить все как раз в самый замечательный момент! Ведь еще чуть-чуть, и Таня окончательно поняла бы, что любит его, а поняв, непременно сообщила бы ему об этом. Может, и не открытым текстом, но уж непременно нашла бы возможность продемонстрировать ему свои истинные чувства. И именно в этот момент он словно с цепи сорвался. Странная нелепость — почему не раньше, почему не позже? Почему именно тогда, в тот момент, когда Таня была на волосок от любви? На волосок? Или уже любила? Да полноте, конечно, любила! Ведь именно от любви и было так больно. Именно от любви и мечтала отомстить, потому что он не понял, не принял ее любви. А теперь…

Что теперь?.. Можно ли простить то, что ей довелось вынести? Когда-то давно она не простила Лешке одну-единственную пощечину. А теперь готова простить Вовке такие издевательства?! Да, готова. Готова!!! Потому что Лешкина пощечина не была оправдана ровным счетом ничем. А у Вовки, как ни крути, были весьма веские причины. Уже одним тем, что не досталась ему девственницей, Таня дала ему повод для ревности, но это такие мелочи, такие глупости по сравнению с тем, что творилось в его голове после Любкиного вероломного предательства! Каково ему, такому странно-неиспорченному, глупо-наивному в любви, было в душе? И он ведь никогда не делился с Таней своими переживаниями, носил их глубоко в себе. Но не забыл, Таня точно знала — не забыл, не мог Дрибница так просто забыть тот страшный день! Дурачок — ему бы открыться, поговорить, рассказать ей о том кошмаре — глядишь, все вышло бы совсем иначе… А он…

Глупый, глупый Вовка! Что ты наделал?! Что натворил?! И что теперь со всем этим "наследством" поделаешь?! Разве может теперь служить оправданием тот факт, что после больницы он совсем изменился, что никогда больше не позволил себе поднять на нее руку. Мог кричать, психовать, швырять хрустальными пепельницами в стены, когда Таня выводила его из себя своим бесконечным ледяным равнодушием (показным, Вовка, милый, показным!), но никогда, НИКОГДА не позволял себе даже просто замахнуться на нее. Почему? Он понял. Просто он все понял. Что Любка — это Любка. Что Таня — это Таня. И нельзя, категорически нельзя ставить их в один ряд, нельзя по Любкиным поступкам мерить Танины. Понял. Но понял поздно. Поздно? И что теперь? А теперь она одна. Одна, одна на всем белом свете. Таня тихонько заплакала…