Читать «Сказки о троих» онлайн - страница 6

…А Хелен, наверное, места себе не находит… Дергает ее от моего подыхания, систематического, аки у того окуня… Боится смерти, боится боли… Боги, ну что вы с ней сделали?!.

(Вторая инъекция… Анестезиолого сочувственно смотрит на меня…)

…Хелен, ну почему все так глупо? Кто же тебя так? За что?.. Почему я, простая смертная, могла узнать то, чего не получишь ты… Как решились они превратить в схематично-смазливую мордашку твой темный образ? Вспомни, подруга, вспомни, Богиня!..

Белый мраморный лик, втиснутый в рамку алых кудрей, переплетенный с черными гибкими телами царственных змей, левый глаз черен и раскос, играют отблески внутреннего пламени на гранях неправильной формы кристалла, что навеки врезан в правую глазницу… Жуткий шрам рта, растянутый во всепонимающей ухмылке… Тонкие, кажущиеся прозрачными, руки, привыкшие принимать в дар или выдирать с кровавыми клочьями то, что люди когда-то называли забавным словом „жизнь“… Богиня, Смертушка моя, ну почему?!.

(Они меня что, ушатать собрались? Третья доза… Потолок операционной выгибается, будто потягивающийся котенок… Сколько у меня еще времени?)

…Хелен, подружка, я ведь даже не знаю, как вернуть тебе память, не то что былую ипостась… И Хелег не знает… Но я все еще по-дурацки надеюсь, что однажды, когда мое израненное тело вытянется на очередном операционном столе, открыв глаза, я увижу не опостылевшие морды хирургов, а твой ослепительный образ. И тогда…

(Ну наконец-то… Привет, отключка…)

…Сколько было… слов… о том…

Как Богу трудно с людьми…

А как… простому человеку с Богом?..

…в одной квартире, кстати…

Ха-ха…

Два раза…

Темно…»

Елена Шах, 25 лет, временно безработная. Частная квартира.

«…Самое мерзкое — когда в доме все, вроде, сделано, а нервы-то не угомонились, шалят нервишки. Я тут книжечку читаю, а Хельгушка — под скальпелем. И в который раз. И Хелег где-то запропастился, час назад приехать обещал… Ну что за наказание…

Да будьте вы все прокляты!!! Все — люди, нелюди, все, кто посмел надругаться над Прекраснейшей, втиснуть ее в грубое, некрасивое, не желающее жить тело, кто решился лишить памяти саму Любовь. Впрочем, последнее можно рассматривать и как милосердие. Могли, ублюдки, оставить в насмешку, шутки ради, — (ради шутки, ради утонченной пытки) — оставить воспоминания о том, как было раньше. Ничего… пожалели, гады… Мне подкинули…

…И не было, и не будет таких слов во всех человеческих языках, чтоб описать Ее. Пламя страсти и свет нежности, безумье свершений и уют домашнего очага, и первый цветок, подаренный возлюбленной, и первый крик новорожденного — все в Тебе. В твоем гибком стане, в лике твоем, чья красота останавливала любое Зло одним своим существованием, в руках, несущих, дарящих Счастье и Мир… Богиня… Сама Любовь…

За что?! Гады!

Ненавижу!..

Ну ничего, ничего, Хельгушка. Выкрутимся. Вытяну я тебя — не впервой. Вот Хелег скоро придет, принесет чего-нибудь, завтра к тебе сходим…

Мать… Сколько сказано о том, как Богам с людьми тяжело… А как простым смертным с ними… точнее — мне с отдельно взятой Богиней? В одной квартира, кстати…»