Читать «Сибирская любовь» онлайн - страница 351

– Что ж, значит – в монастырь мне теперь хода нет? – спросила вроде спокойно и сухо, а все равно получилось – с жалобным вызовом.

– Тебе я не сторож, – он снова перевел дыхание, – давно говорил: ступай. Машеньку… оставь. Разве ж не видишь, – он постарался сосредоточиться глазами на сестре, и глаза эти заметно смягчились, – не видишь, что она едва-едва… цвести начала? Поздненько… как и Мария моя. Ты ее не сбивай. Ну, полюбила… малость не того. Да ништо, перетрется. У него сердцевина-то не порченая.

Теперь уж не в ее – в его голосе скользнули едва заметные жалобные нотки. Она молчала, поджав губы.

– Неужто забыла, как сама-то девкой была?

Марфа Парфеновна, склонив голову, сказала тихо и ровно:

– Я помню. А вот ты, братец, забыл. Про Тихона моего.

– Что? – он и впрямь – забыл. Но тут же вспомнил, понял – о чем она, и в рыжем взгляде поплыло удивление.

– Вон ты откуда… Да брось, сестра! Не любила ты Тихона-то. Кабы любила, так легко бы не далась, ты ж не Мария! – невольно повысив голос, он задохнулся, попытался кашлянуть, Марфа тут же, быстро склонившись, поднесла к его рту кружку с питьем.

Отхлебнул, продышался. Выговорил едва слышно:

– Не стоил он того, твой Тихон.

– А ветрогон этот, того, значит, стоит? – она выпрямилась, отступила, с громким стуком поставила кружку на стол.

Иван Парфенович не ответил. Закрыл глаза.

Сестра ушла не сразу. Стояла, глядела на него, гадала: спит ли. Потом ее босые ноги прошлепали к двери. Иван Парфенович осторожно поменял позу, повернул голову набок. Взгляд, сразу погасший, скользил по витым рамам картин, по печным изразцам, по лаковым листьям пальмы в кадке. Пролетел и по макету прииска, не задержавшись. Прииск… Нет, Коська, он не твой. Моим детям достанется… Машеньке. А с тобой на том свете встретимся, там и сочтемся. Нет, Коська, ты – пустой человек, хоть и тоже душа живая, мне перед тобой положено виниться, да не стану.

Вот Мария… А теперь, выходит – и Марфа.

Марфа и Мария!

Не мастер был Иван Парфенович евангельские притчи разгадывать. Но ведь такими они и были в его жизни. С женой – высоко и легко, а сестра все о земном, все о хозяйстве. Ну, жене-то он сам крылья и оборвал. Слишком высоко летала, тяжел он для нее. А как допустить?

«Ты куда это, Маша, глядишь, о чем думаешь?» – а в голове другой вопрос колотится: о ком? О ком?! Ведь невозможно же, чтоб никого не было! Раз не он – значит… С ума сходил, об стену головой бился: признайся, признайся! Она, бедняжка, сперва и понять не могла… все объясняла ему что-то. Вон, говорила, смотри: облако летит, а вон коряжинка, на лисицу похожа…

Марфа – та и объяснять не пыталась. Слишком хорошо знала братнин норов. Он-то думал: ей это в радость. Крепкий дом, ключи, варенья. А она… Выходит, тоже в высоту хотела. Да ладно, какая высота. Обычное дело бабье. Полюбила… малость не того. Иван Парфенович с трудом припомнил этого Тихона: ни кожи, можно сказать, и ни рожи, веснушки одни. Свистульки ребятишкам чудные резал… В детстве он с ним и не знался почти. А потом, когда уже приказчиком – наследником! – Данилы Егорьева приехал на родину за сестрой, она ему и выложи: хочу, говорит, за Тихона замуж. Он аж обомлел слегка. Это ж надо: всех дельных женихов по молодости расшугала, а как вышла из возраста – здравствуйте, нашла сокровище. Его, стало быть, с собой везти, на шею сажать? Не на то ли и позарился?.. Короче – и слушать не стал, отрезал: или за Тишку замуж, или со мной в Егорьевск.