Читать «Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р» онлайн - страница 417

Прочесть он может и очень плохие, и прекрасные стихи. Чаще плохие, даже никуда не годные, чушь:

Гляди на Астрахань, на сей град,И мыло мой лохань. Рад. Рад.

И вдруг, изредка, щемяще-пронзительное:

От крови был ал платочек.Корабль наш мыс огибал.Голубочек, наш голубочек,Голубочек наш погибал.

Этот Рюрик Ивнев, будущий имажинист, поэт, „параллельно“ пишущий акафисты и страшные богохульства, простаивающий часы на коленях, замаливая „наш общий грех“» (Г. Иванов. Из воспоминаний).

«О, этот носик, завязанный небрежным узелком, эти круглые кузнецовские чашки глаз; эта рука, мягкая как бумага, на которой пишет он стихи. Рюрик Ивнев – вкрадчивая походка. Нежность удивления, ребяческая…

Он сгорает от избытка нежности. В этом его самосожжение. Ибо: нежность Ивнева не тепленький огонек камина, а яркий и ослепительный костер» (Б. Глубоковский. Маски имажинизма).

«С этого вечера начались мои дружеские отношения с Рюриком Ивневым. Это был псевдоним. В жизни он был Михаил Александрович Ковалев. Два имени – два человека. Рюрик Ивнев был „полоумным“ и „исступленным“ поэтом. Стремился к монашеству, к „самосожжению“ (так назвал он первый сборник своих стихов), к жертвенности, к страннической жизни.

Михаил Александрович Ковалев был аккуратным, благоразумным чиновником, воспитанным молодым человеком, не без склонности к мелкому разврату. Его отец был не то губернатором, не то вице-губернатором где-то на юге. Дядя занимал крупное положение в государственном контроле, куда каждое утро ходил на службу М. А. Ковалев. Он резко отличался от поэтической богемы, которая не знала, хватит ли денег завтра на обед, и эти деньги бросала на вино в надежде, что кто-нибудь даст взаймы. М. А. Ковалев был корректен и бережлив. Но иногда на несколько дней он бросал службу: не для пьянства или в „опьянении страсти“, а для поездок по монастырям, „на богомолье“.

Вся его комната была заставлена какими-то иконами, ладанками, кипарисовыми веточками и другими „сувенирами“ из разных монастырей. На улице он снимал шляпу и крестился (торопливо и смущенно) перед каждой церковью. Но его религиозность была какая-то сектантская, истерическая, хотя он считал себя тогда вполне православным.

Но в стихах его всегда жила „Россия изуверов и хлыстов“. Может быть, в его религиозности и была „поза“, как думал М. Кузмин (не любивший никаких неистовств). Но это объяснение явно недостаточно. Был элемент и „позы“. Но ведь человек, склонный к истерии, легко внушает себе, своими же стихами, все что угодно. С другой стороны, в стихах, может быть, яснее всего выражается подсознание.

Рюрик Ивнев был очень рассеян, ходил с каким-то растерянным видом и чуть ли не стремился „выходить в окна и зеркала вместо дверей“, как о нем говорил М. Кузмин, любивший рассказывать о том, как однажды Рюрик Ивнев именно с таким вот рассеянным видом вошел в редакцию журнала „Лукоморье“. В этом журнале (издававшемся на деньги А. С. Суворина) наряду с бульварными и „нововременскими“ писателями стали неожиданно печатать „модераистических“ поэтов. М. Кузмин, Г. Иванов, Рюрик Ивнев и многие другие часто в нем писали. И вот (рассказывал Кузмин) Рюрик Ивнев, придя в редакцию „Лукоморья“, был так рассеян, что наталкивался на стулья и на людей. Но, когда ему в счете поставили меньше строчек, чем он написал, он сразу это заметил и точно, на память, сказал, какую сумму надлежит ему получить. Но когда он получил то, что следует, он ушел не в дверь, а в окно, стукнулся об стену…