Читать «Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р» онлайн - страница 406

Павел Евгеньевич Фокин

…Хотя у Савинкова не было большого художественного таланта, все написанное им читается не только с захватывающим интересом, но и с волнением. Думаю, потому, что Савинкова тянуло к перу не поверхностное тщеславие и не писательский зуд, а нечто гораздо более существенное: чтобы не разрушить себя своею нигилистическою метафизикою смерти, он должен был стремиться к ее художественному воплощению. Не даруя смерти жизнь, жить смертию нельзя» (Ф. Степун. Бывшее и несбывшееся).

РОСЛАВЛЕВ Александр Степанович

псевд. Баян;

1(13).3.1883 – 10.11.1920

Поэт, прозаик. Публикации в журналах «Пробуждение», «Сатирикон» и др. Стихотворные сборники «Видения» (М., 1902), «Красные песни» (Ялта, 1906), «В башне» (СПб., 1907), «Карусели» (СПб., 1910), «Цевница» (СПб., 1912).

«Александр Степанович Рославлев, известный за свою нецензурную эпиграмму на памятник Александру III работы Трубецкого перед Николаевским вокзалом, а также стихами под Ершова и повторяющимися „клики, пушки и трезвон“ и любопытной повестью „Записки полицейского пристава“, человек немалых размеров, в поддевке и с лицом Варлаама…» (А. Ремизов. Встречи. Петербургский буерак).

«Длинноволосый А. Рославлев, похожий на орангутанга, налитый до краев водкой, живущий буквально как птица в воздухе, – у него, кажется, даже не было постоянного жилища, – человек с неким литературным прошлым (провинциальный газетчик), пришел поэтом с определенными устремлениями, но было непонятно, какими корнями питается дарование в этом некультурном, оторванном от всех корней существе его.

Иногда он мне казался пустым сосудом – чувствительным проводником самому ему непонятных идей. Появлялся Рославлев неизвестно откуда и, серый, бесследно таял в рассветной мгле за углом Румянцевского музея. Впрочем, так приходить и исчезать тенью было тогда в моде» (Н. Петровская. Воспоминания).

Александр Рославлев

«Это огромный человек – необыкновенного роста, чудовищной толщины. Все в нем колоссально – голос, кулаки, аппетит. Сам он, кажется, этой колоссальности не ощущает. Когда на улице прохожие удивленно оборачиваются на его необычную фигуру, к тому же забронированную в невозможную крылатку и с широкополой черной шляпой а-ля бандит на голове, он беспокоится.

– Что эта рожа так на меня уставилась? Кажется, я не негр. Еще сглазит – глазищи-то черные, как маслины, – арап. Тьфу!

И сплевывает аккуратно три раза в сторону „арапа“, не сумевшего скрыть свое изумление перед гигантом в крылатке.

То же и с аппетитом.

– Александр Иванович [так у мемуариста. – Сост.], – говорит хозяин, – вы ничего не кушаете. Не угодно ли бисквитов? Или сандвич? Может быть, вы голодны – тут были рябчики.

– Благодарю, я только что пообедал, – басит Рославлев. – Совершенно сыт, благодарю. Да и у вас уже несколько птичек сжевал – не сытны, знаете, но очень вкусные. Не беспокойтесь, благодарствуйте.

От нескольких птичек – т. е. блюда с рябчиками – сиротливо торчат на блюде только несколько косточек, что покрупней. Косточки помельче Рославлев „сжевал“ вместе с мясом полудюжины „вкусных, но не сытных птичек“.