Читать «Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р» онлайн - страница 367
Павел Евгеньевич Фокин
«Есть в деревнях такие лавочники, которые умеют только писать, но не читать. Я думаю, таков и Ратгауз. Потому что иначе у него не хватило бы духу в нудно-безграмотных стихах передавать мысли и ощущения отсталых юношей на шестнадцатом году…» (
РАТОВ Сергей Михайлович
наст. фам. Муратов;
? – 12.8.1924
«Он печатал большие и объемистые исследования о „физиологии актера“ (что-то в этом роде), где прославлял талант и божественный дар актера.
Самое замечательное – что делало из него уникум – было то, что этот любимец муз был горбун. Он служил в театрах, играя первые роли, и носил свой горб, как иной носит львиную голову. Он играл единственный раз горбатого – Калибана в „Буре“ Шекспира и говорил мне:
– Вот роль, которую я не люблю.
Года два до революции он однажды явился ко мне и пристал, можно сказать, с ножом к горлу, прося приехать на заседание учрежденного им „Общества красивой жизни“, которого он был председателем.
– Это теперь самое главное, – объяснял он. – Все живут некрасиво. Оттого и в театре некрасиво. А надо, чтобы в жизни было красиво. Ведь как нынче ходят? Сутулятся. Или ворон считают… А надо красиво – вот так…
И пытаясь выпрямить свой горб, он показывал, как люди должны ходить красиво. В этом стремлении Ратова к красоте был злой, горбатый парадокс его неудачливой жизни. Он был создан всем складом своей души для артистической жизни – вольной и страстной; а на плечах у него был горб. Не иносказательный, символический горб, который часто отягощает артистические натуры, а самый настоящий, физический.
Он умер в Обуховской больнице, всеми забытый и покинутый. Два-три актера провожали его прах, а добрая половина нынешних актеров, может быть, и не знает имени Ратова.
И я вспомнил, как однажды он пришел в редакцию „Театра и Искусства“ с завернутой в трубочку небольшою рукописью и долго таинственно оглядывался, пока из комнаты не удалились все „посторонние“. Тогда он подошел вплотную и с тою же торжественностью, с какою сообщил об учреждении „Общества красивой жизни“, молвил:
– Вот тут (он хлопнул по трубочке) я про современный театр все сказал. В одном слове. Припечатал.
– Какое же слово, которым вы припечатали?
Он хихикнул, как мелкий бес, и развернул рукопись. На первом листе каллиграфически было начертано: „Калиберда“.
– Калиберда?
