Читать «Сентиментальная лирика о любви» онлайн - страница 20

она – отечество и дом.

И вот живем на белом свете

мы, как родители и дети,

и неизменно день за днем,

за каждый вздох и слог в ответе,

мы с ней друг друга создаём.

Какая сладкая работа!

Как у врача, как у пилота,

как взмах крыла, как тяжесть с плеч!

От лап житейского болота

спасает нас родная речь.

С ней, будто к брату, я кидаюсь –

будь он зулус или китаец –

к любому, кто, подобно мне,

владеет таинством из таинств

в своей единственной стране.

Кто обо всем со мной хлопочет,

взахлёб по-своему лопочет

про общее житьё-бытьё,

понять и быть понятным хочет

и сохранить во всем свое.

Везде: от трав до высей млечных –

мы рождены родною речью.

Она растопит в горле ком,

она одарит нас, как вечность,

бессмертным звездным молоком.

И мы дарить готовы сами –

в ребячьей страсти сдать экзамен,

всю душу выплеснув до дна:

великий смысл, святое знамя,

ту речь, что нами рождена!

Послание кентавру

…Отвечай, ты действительно любишь кентавра?!

Ну а как же законы, приличья, устои?..

Призывы к благонравию резонны,

но кто нам скажет: что считать грехом?

К тому ж нет выбора у амазонки:

она со дня рождения – верхом.

Ее страна – ветров и веток шелест.

Ее любовь – в беззвездной теплой мгле

припасть к коню, к его дрожащей шее,

как припадает первый дождь к земле.

Мустанги, клячи, рысаки – как тара,

пустая тара – без тавра любви…

Коня преобразившая в кентавра, –

любовь, – целую крылышки твои!

А ты, мой нежный, со шмелиным оком,

мой раб, мое живое божество,

чья жизнь мне ненароком стала роком,

чье тело – продолженье моего, –

ты видишь, как растравленно, как тало

раскрылись губы, как влажны глаза?

И небеса стоят, как образа,

венчая амазонку и кентавра.

«Ах, как нас раскидало!..»

…Ах, как нас раскидало!

Тускло туч молоко.

Я, как – Альфа Кентавра,

далеко-далеко.

Многострунней, чем арфа,

дни баюкают нас.

Только я – твоя Альфа,

твой Парнас, мой Пегас!

Хуже, лучше ли, проще

без меня на земле?

Кто-то долгие ночи

коротает в седле?

Чьи, а впрочем, не важно –

губы, – щедр ли к ним, скуп?! –

раскрываются влажно

у сухих твоих губ?

Не просила обетов

и прощать не могла,

потому что не Бетой,

только Альфой была:

Я, как Альфа Кентавра…

Сколько лет световых

до медовых, янтарных

до зрачков до твоих!

Пребывай беспечален,

Моцарт с ликом Христа.

Обнимаю лучами

и снимаю с креста.

Но, в преддверии ада

скоморохом живя,

помни, я твоя Альфа,

помни, Альфа твоя.

«Ты где-то вечером опять…»

Ты где-то вечером опять…

Не поворотишь время вспять.

Предоставляю многоточью

распорядиться за меня,

где ты и с кем на склоне дня…

А что ты будешь делать ночью?

Ночь – наш незаходящий день.

От всех забот ее раздень

и убедишься ты воочью,

пока не усыпит заря,

что вопрошала я не зря,

а что ты будешь делать ночью?

В какой покой, в какой полет

ночь черной лебедью плывет

и в душу обращает тело…

Как каждый к каждому прирос!

И отпадает сам вопрос,

а что ты ночью будешь делать?

А что ты будешь делать днем,

коль мы с себя ее стряхнем,

коль я забуду, ты забудешь?

И на просторе ледяном

незаходящим, вечным днем

что вообще ты делать будешь?..

«Тропа торилась, любовь дарилась…»

Тропа торилась, любовь дарилась,

что говорилось – все мне одной,