Читать «Семь месяцев саксофона» онлайн - страница 33

Здесь узкая белая плита с чёрными буквами.

ЭСТЕР СЕГАЛ

Опустившись на колени, г-жа Шварц обхватывает плиту, которую поставили сегодня; негнущиеся пальцы скользят по глади камня, словно чего-то ищут.

– Не надо! – прошу я, прослеживая путь пальцев г-жи Шварц. – Уйдите!.. Один хочу!..

Г-жа Шварц вглядывается в меня сухими невидящими глазами, а потом долго поправляет на голове чёрную косынку.

– В мире всё смертно, – говорит она.

– Что?

– В конце концов умирают все.

– Да, – говорю я. – Это утешает.

Шуршит гравий на дорожке: г-жа Шварц и Мирьям уходят медленно и скорбно.

– Простите! – кричу я им в след.

Дамы не оборачиваются, лишь едва кивают головами.

«Спасибо», – шепчу я, вдруг почувствовав, как необходим кивок головы, какой в кивке головы заложен смысл…

***

«В жизни всё имеет смысл, – сказал Колдун. – Смысла не имеет лишь сама жизнь, ибо Бог задумал мир как мясорубку, в которой мы друг друга перемалываем, а перемолов, проглатываем. Этой машине не умеют противиться ни нищие, ни короли. Я тоже дам себя проглотить, но таким образом, чтобы тот, кто меня проглотит, мною подавился…»

***

Киваю головой, надеясь, что маме мой кивок необходим, а потом медленно опускаюсь перед плитой на колени. «Ты жила, ты жить пыталась, – говорю я, – и ты отлично сделала, что родила меня – теперь у тебя есть тот, кто будет приходить сюда, чтобы кивать тебе…».

Под туфлями шуршит гравий. Останавливаюсь. Не хочу нарушать тишину… «У мамы никогда не было своей тишины, – думаю я. – У мамы ничего не было, кроме Шопена…»

***

Кладбищенские ворота распахнуты, словно огромная пасть, которая постоянно глотает, проглатывает, так никогда и не насытившись.

***

Забираюсь в «фиат» и впиваюсь руками в руль.

– Тебе что? – стонет машина.

Молчу.

Мне вдруг кажется, что маму оставили в земле непричёсанной…

***

Как-то я сказал:

– Мама, возьми расчёску.

Мама молча посмотрела в мою сторону.

– Возьми, – повторил я. – Не запускай себя, мама.

– У-у-у! – из перекошенного рта рвался омерзительный вой. – Страшная я, да? Боишься меня, да?

– Я принёс расчёску. Расчёска твоя…

– Моя? Моё – лишь тут! – приподняв левой ладонью вислую грудь, мама пальцем правой руки ткнула в мякоть. – Лишь тут…

***

Разворачиваю машину.

На заправочной станции маленькое кафе, в котором мы с Зиной пытались «обмыть» её портрет.

– Наполните бак! – говорю человеку в зелёной куртке и думаю о том, почему, если смертно всё, любовь в землю не опускают. А может, умершая любовь продолжает жить, но только своей, мёртвой жизнью?

Бросаю взгляд на окно кафе. За окном – Тот столик…

В кафе ни души, холодно поблескивают на полках бутылки, а на стуле, сбоку от двери, спит котёнок. Присаживаюсь за Тот столик, разглядываю стоящую за стойкой женщину.

– На этом месте стоял мужчина, который улыбался, – издали говорю я. – Он улыбался постоянно.

– Больше не будет.

– Вы ему жена?

– Жена.

У женщины усталые глаза, и я не спрашиваю, где её муж и почему улыбаться перестал. Прошу полстакана виски.

– Любите виски? – спрашивает женщина, подойдя ко мне.

– Терпеть не могу.

Женщина пожимает плечами. Она не спрашивает, почему прошу виски, если не могу его терпеть.