Читать «Семь месяцев саксофона» онлайн - страница 18

Миша Ландбург

– Не буду, – глаза Зины смотрят чуть растерянно.

«Кажется, я ещё не влюбился, – решаю я. – То есть, ни к чему об этом думать, если пока ещё…»

– Сбежать бы куда-нибудь, – говорю я и слышу, как стучит моё сердце. – Тебе не хочется?

– Ещё как!

– Правда? – стараюсь говорить весело, но получается сдавленно, будто меня тянут под воду.

– Ещё как хочется, – повторяет Зина.

– Освобожусь в десять, и можно будет поехать к морю, чтобы послушать, как бегают волны. Так, как бегают волны, никто в мире бегать не умеет.

Смотрю, как Зина уходит.

Мой сменщик Рахман приходит ровно в десять.

***

Опустив в «фиате» боковое стекло, вдыхаю тепло ночи и, включив приёмник, ловлю бодрящий шёпот саксофона.

Месяц четвертый

Первая женщина, в которую я влюбился, была арабка из Лода. Ей было за пятьдесят, но для меня её возраст существенного значения не имел, так как мне было около двенадцати.

По утрам арабка появлялась на нашей улице с тележкой, груженной дынями, и оставалась на тротуаре до наступления темноты; я трепетно разглядывал её груди, которые каждая были величиной с супную кастрюлю; и были они не круглые, а квадратные, и находились не там, где у других женщин, а прямо на животе. Груди арабки приводили меня в мучительное состояние, и по ночам мне снилось, что они колышутся на моих дрожащих от возбуждения коленях, а я заботливой рукой отгоняю наглую муху, которая норовит разместиться именно на том, что волнует меня больше всего на свете.

Потом, когда сезон дынь окончился, я влюбился в другую женщину, которой было лет шесть-семь; у неё было красивое имя Бланш, а ещё у неё был серебристого цвета велосипед. Бланш привезли из Франции, и этот факт погубил всё дело. «Все француженки – бляди!» – утверждали на нашей улице. (Прежде я узнал, что все румыны – воры!) «Француженки только и делают, что задом виляют, – говорили братья Азулай, – и этим местом зарабатывают себе на пропитание».

Несколько недель кряду я внимательно присматривался к телодвижениям Бланш, но ничего «французского» не обнаружил; по правде говоря, я не обнаружил у Бланш даже наличие зада, но, приученный слушаться взрослых, я, после некоторой внутренней борьбы, подавил в себе чувство к бляди.

***

Любовь! Снова любовь!

Звоню в комнату медицинских сестёр:

– Пожалуйста, сестру Зину.

– Кто просит?

– Сумасшедший!

Зина подходит к телефону через минуту.

– Какого чёрта ты замужем? – спрашиваю я.

– Так уж…

– Это отменить можно?

– Прошлое не…

– А забыть?

Тишина, словно наступил конец света.

– Не молчи, – прошу я.

– Где ты? – вдруг говорит Зина.

– В проходной, но могу попросить, чтобы меня сменили, и мы сможем…

– Ладно.

– Тогда в четыре, возле ворот.

– Ладно.

– Надеюсь, что твоя память…

– Ненавижу её.

– Грустные глаза – это из-за памяти?

– Не мучай меня.

– Прости…

Ровно в четыре появляется карлик и, взобравшись на стул, раскладывает у себя на коленях нейлоновый мешочек с пятислойным сэндвичем.

– Спасибо, приятель, за услугу! – говорю я и выбегаю к Зине.

– Как мама сегодня? – спрашиваю я.

– Лечится… – Зина задумчиво смотрит то на меня, то на пыльный куст виноградника.