Читать «Седмица Трехглазого (сборник) (без иллюстраций)» онлайн - страница 51
Борис Акунин
Стало совсем худо, когда Коршун, выпустив повод, вытянул с другого бока еще одну саблю и замолотил двумя клинками – в глазах зарябило. Про татарское искусство рубиться с обеих рук Маркел только слыхивал, а видеть никогда не видывал.
Хорошо, что вороной под натиском белой пятился назад, только это и спасало. Кое-как отбиваясь шпагой от града звонких ударов, Трехглазый все пытался крутануть большим пальцем колесико на пистоле. Не выходило. По-правильному как? Правой наводишь, левой крутишь – тогда проскакивает искра, и выстрел. А одной рукой трудно.
Шпага отлична от сабли еще вот чем: много легче, потому что тонка. В фехтенной науке оно кстати, в конной рубке – наоборот. С пятидесятой или, может, сотой сшибки случилось то, что должно было случиться. Узкий клинок переломился о широкий, и остался Маркел с одной рукоятью.
Засмеялся Коршун. Более не опасаясь укола, махнул открытым и мощным ударом, справа налево – снести противнику голову с плеч.
Трехглазый нырнул носом к конской шее, но недостаточно проворно. Сабля перерубила на нем шапку, срезав на макушке лоскут кожи с волосами.
Тогда Маркел бросил бесполезный обломок, освободившейся рукой повернул запальное колесико и выпалил.
Ослеп от вспышки, оглох от грохота.
Несколько мгновений впереди был только дым. Потом он проредился. Белая стояла как вкопанная, дрожа. В седле было пусто.
Трехглазый спешился, нагнулся над лежащим человеком. Пуля попала в лицо. Вместо одного глаза – того что был голубым – темнела дыра, из нее надувался черный пузырь.
Неужто всё?
Всё…
На щеке было мокро. Маркел утерся, непонимающе поднял ладонь – она была красной.
И сразу засаднила пораненная макушка.
Однако надо было поспешать. Стрелять все-таки пришлось, и, может, дозорные уже скачут.
Он снял с мертвеца сумку, порылся в ней и сразу нашел туесок. Вынул свиток, отшвырнул в сторону, на землю. Зато забрал кошель, взял легкий мушкет, обе сабли с хорошими ножнами.
Что бы еще взял обычный грабитель?
Пожалуй, седло – оно с серебряной оковкой.
Постоял над вторым лазутчиком, оглушенным.
Постанывает. Скоро очнется.
У него тоже срезал кошелек.
Еще ночной лиходей, конечно, увел бы лошадей.
Маркел связал обеих узда к узде, прицепил сзади к седельной луке своего вороного.
Можно уезжать, дело сделано. Коренастый очухается, увидит, что грабитель письма не взял, не понял его ценности. Подберет, доставит своим.
Вот оно всё и сладилось. Государству вреда не вышло, а сердцу покой.
Бабочка жила, в Бога не верила. Говорила: помру – ни в рай, ни в ад не пойду, буду за тобой, несмышленышем, из каждого куста, из каждой травинки доглядывать.
Если правда доглядывает – пусть порадуется.
Хорошо было Маркелу. Только покруживало. И земля шла волнами. Из-под волос текла, текла кровь – по шее, за воротник.
Трехглазый осторожно потрогал рану. Тут-то у него настроение и попортилось.
Было там, наверху, мокро и голо.