Читать «Самый далёкий тыл» онлайн - страница 127

– Мистер президент, – сказала она, – позвольте вручить вам заявление об увольнении.

Рузвельт молча смотрел на неё – на старого друга его семьи, на крёстную мать его сыновей, на женщину, бывшую его тенью вот уже более четверти века.

– Мистер президет, – дрожащим голосом промолвила она, – я не могла поступить иначе. Я догадывалась, что речь идёт о спасении людей. Я христианка, и моя христианская совесть не позволяет мне совершить предательство.

Рузвельт взял со стола заявление об увольнении и резким движением рук порвал его на мелкие части. Протянул обрывки Грейс и сказал:

– Выбросьте это.

Грейс Тулли обошла стол, нагнулась над сидящим президентом и поцеловала его в лоб.

– Спасибо, Фрэнк, – сказала она.

Глава 31. Генерал-майор Дроздов. Владивосток. Тюрьма "Вторая Речка".

Август 1943 года.

…Я пишу эти строки осенью 1992 года. Мне за восемьдесят, и меня одолевают тяжёлые болезни, которым никакие доктора не могут отыскать лечения. Моё сердце работает с трудом. Мои почки отказывают. Я почти полностью глухой и лишён способности самостоятельно передвигаться.

Я готов к концу.

Но память – моя проклятая память, которая должна была бы отказать! – так же ясна, как была она ясна двадцать, тридцать и сорок лет тому назад. Я оглядываюсь назад и вижу весь свой жизненный путь – и не нахожу ни единого светлого пятна на этой грязной ухабистой дороге.

Мне Богом были даны немалые способности, – но я пустил их на ветер. Меня судьба свела с прекрасной женщиной, – но я заслужил её презрение и потерял её. Я родил двух замечательных сыновей, – но один возненавидел меня, а другой был ко мне полупрезрительно равнодушен.

И главное – я был бесчестен! Я верой и правдой служил в самой грязной преступной организации, залитой кровью невинных жертв. Я лгал – и считал эту ложь оправданной. Я был сытым, когда мои соотечественники умирали от голода, – и я не чувствовал никаких угрызений совести.

Я посылал людей на смерть, не будучи уверенным, что они заслуживают смерти…

***

Алекса Грина я вывел на расстрел около полуночи.

…– Расстреливать надо обязательно ночью, Дима, – говорил мне осенью 42-го года Григорий Васильевич Пряхин.

Мы сидели с ним в московском ресторане "Националь", закусывая армянский коньяк самыми фантастическими блюдами, о которых я никогда не слыхал и даже не подозревал, что они существуют. Повторяю! – это была осень 42-й года, когда и я, и генерал Пряхин отлично знали, что страна погибает от голода, что в осаждённом Ленинграде полуживые люди поедают ещё тёплые трупы своих родственников, что родители забивают своих детей до полусмерти за потерянные месячные карточки на хлеб…

А нам было наплевать! – мы здесь, в тёплой, уютной кабине ресторана, пропитанного нежным запахом изысканной кухни, ели янтарную запеканку с раковыми шейками в сливочном соусе и поглощали мягчайшие кусочки блинчиков – и не просто блинов с обыкновенным мясом, а тающих на языке блинчиков с какой-то невообразимой дичью и брусникой. Было ли мне совестно, что я обжираюсь, а миллионы мрут – кто на фронте от пули, а кто в тылу от голода? Нет, нисколько!