Читать «Самосвал» онлайн - страница 8
Владимир Лорченков
Он только издевательски кряхтит и тужится. Ни черта не получается. Самое поганое, что и анализы толком сдать у меня уже третью неделю не получается. Лаборатория работает раз в неделю, и у них то закрыто, то перерыв, то я опоздал. Каждый их отказ для меня — страшнее любовной трагедии, когда подружка бросила меня прямо на университетской выпускной вечеринке. Ведь его, Матвея, говно для меня — самая большая драгоценность. Потому что его, говна, страшно мало. И чтобы получить его, хотя бы несколько грамм, мне приходится вытворять… Чего только я не вытворяю.
Оказывается, если сунуть младенцу в задницу градусник, из него, да нет, из младенца, повалит дерьмо. Это правда работает! Только те, кто это советует, забывают добавить, что у младенца от таких фокусов страшно болит задница, и если раньше он орал всю ночь из-за того, что не мог просраться, то после операции с градусником будет орать из-за боли в заду. Выбирайте.
Еще одна неприятная новость: никто не знает, что делать с маленькими детьми. Многоопытные матери взрослых детей и старушки уже не помнят, как оно с грудничками. Не рожавшие — сами понимаете… Мамаши грудничков постигают все опытным путем.
— А-а-а-а-а, — стонет Матвей, и я начинаю ощущать к нему некоторое подобие жалости.
Само собой, меня стоит пожалеть куда больше, чем его. Все эти неприятности, я уверен, рано или поздно закончатся. Во-первых, он вырастет. Во-вторых, в окружении заботливых бабушек все его проблемы будут решены. А я смогу наконец вернуться к работе. Меня заждались мои деньги, мой алкоголь, мои женщины, которым я стал уделять чересчур мало внимания, и мои рассказы. Я и так довольно пострадал. В конце концов, то, что я, молодой мужик, два месяца был, по сути, мамашей, уже добавило мне очков в глазах окружающих. Все увидели, что я могу быть заботливым, домовитым, нежным, и все такое, и прочая. Но не быть же таким вечно! То, что в малых дозах укрепит мою и без того благополучную репутацию, в больших вырвет ее с корнем из чахлой молдавской почвы. Если я брошу все, чтобы растить этого кряхтящего засранца, меня, мягко говоря, не поймут. Мне и так звонят каждый вечер с вопросами. То редакторы, то бренд-менеджеры, то пиар-менеджеры, а то и кто-то из депутатов, все шаловливые, все соскучившиеся по моему щекотливому, блин, перу.
— Лоринков, ну когда же ты вернешься?! — спрашивают они.
— Зачем? — посмеиваясь, туплю я.
— Потрясти этот мир! — улыбаются — уверен — они.
— О, скоро, очень скоро, — говорю я.
— Слушай, — говорят они, — от тебя такого никто не ожидал. Ну, с ребенком… Ты настоящий мужик, Лоринков!
— А то! — горделиво говорю я.
— Ну, так скоро ты вернешься? — осторожничают они. — Или, ха-ха, берешь трехгодичный отпуск по уходу за ребенком?
— Ха-ха, — говорю я, — ха-ха.
И кладу трубку. А Матвей говорит:
— А-а-а-а, а-а-а-а.
— Заткнись, — отвечаю я ему, — всю кровь выпил, я не спал, понимаешь, не спал, понима…
— А-а-а-а-а-а, — ноет он, извивается и кричит.
— Заткнись, — говорю я, и иду в спальню, твердо решив, что пусть орет хоть всю ночь, фашист малолетний, я просто закрою дверь, поорет да перестанет.