Читать «С. Машинский. Сергей Тимофеевич Аксаков» онлайн - страница 5

Установка писателя совершенно очевидна. Он не разрешал себе говорить ни о чем, что выходило за пределы его личного опыта. Подобное самоограничение, конечно, свидетельствовало о тесноте горизонта писателя, об узости его духовного мира, ограниченности его мировоззрения. А это, в свою очередь, накладывало печать и на многие аксаковские мемуары, придав им в известной мере односторонний, камерный, "субъективный", по выражению Добролюбова, характер.

Но было бы ошибкой утверждать, как это делали иные биографы, что большие исторические события, современником которых явился Аксаков, не оставили никакого следа в его сердце.

Еще в 1878 году было напечатано в "Русском архиве" и затем многократно воспроизводилось в собраниях сочинений писателя его стихотворное послание к А. И. Казначееву, датированное сентябрем 1814 года. Стихотворение написано в манере, близкой к традициям витийственной оды XVIII века. Оно все дышит неостывшими воспоминаниями об "ужасной године" 1812 года, проникнуто скорбными думами о "разорении, пожарах и грабеже", которые чинил враг на русской земле, о "поруганье дев" и "развалинах градов", о "зареве пылающей столицы", осветившем, наконец, "злодеев мрачны лицы". Аксаков хорошо передает настроения московского общества после победы над Наполеоном. Все стихотворение одушевлено сильным патриотическим чувством, оно пропитано сарказмом и гневом в адрес аристократической знати, не избавившейся от постыдной французомании. Можно было ожидать, говорит автор, что война

Не только будет зла, но и добра причина,

. . . . . . . . . . . . . .

Что подражания слепого устыдимся,

К обычьям, к языку родному обратимся.

Увы!

Рукою победя, мы рабствуем умами.

Аксаков, впрочем; не делает из этих обвинений никаких далеко идущих выводов. Политически это стихотворение довольно бескрыло и аморфно. Характерны последние строки:

Мой друг, терпение! Вот наш с тобой удел.

Знать, время язве сей положит лишь предел.

А мы свою печаль сожмем в сердцах унылых.

Доколь сносить, молчать еще мы будем в силах...

Философия этих простодушно-наивных строк достаточно характерна для Аксакова, но вместе с тем стихотворение в целом отражает тот несомненный факт, что великие испытания, пережитые Россией, хотя и не вовлекли Аксакова в свой водоворот, но, во всяком случае, не оставили его равнодушным, вынудили посмотреть на окружающую его жизнь с более высокой позиции.

В "достопамятном 1812 году", накануне грозных событий, Аксаков впервые выступил в печати. На страницах "Русского вестника" появилось без подписи его четверостишие, приветствовавшее крупный сценический успех Шушерина в комедии Коцебу "Попугай".

К тому же 1812 году относится еще один литературный опыт Аксакова. По просьбе Шушерина он перевел для его бенефиса трагедию Софокла "Филоктет" с французского перевода Лагарпа. Но бенефис не состоялся. Вторжение Наполеона и последовавшая вскоре после того смерть артиста (1813) заставили Аксакова отложить обнародование своего перевода. Лишь в 1816 году он вышел отдельным изданием со стихотворным посвящением Шушерину. Почти одновременно с "Филоктетом" Аксаков перевел комедию Мольера "Школа мужей", впервые поставленную на петербургской сцене весной 1819 года. А еще два года спустя в Москве вышел из печати его вольный перевод "Десятой сатиры" Буало. Эти литературные опыты принесли Аксакову некоторую известность в театральных и писательских кругах Москвы и Петербурга.