Читать «Русскоговорящий» онлайн - страница 190

Люськин блюз

— Сука! — это слово она проговаривала как положено — хлёстко, не по-женски.

Фонарь ещё раз сморгнул и уронил тусклый жёлтый луч. И тут же подвал, вспыхнувший было щербатыми стенами и чёрными тенями, ушёл во мрак. Заканчивался заряд батареи — в самый неподходящий момент.

— Ой-ёй-ёй, — вздохнула она нараспев.

Подобрав до самых бёдер своё концертное — рабочее, как она его называла — платье, Люся спустилась по гулким бетонным ступеням. По поводу того, почему в коридоре подвала после ремонта не включаются лампы, Арсен что-то говорил, но запомнились только армянские ругательства — и те приблизительно, на слух. Ей понравились эти фразы, похожие на застрявший в горле барабан. Она вообще любила слушать иностранные ругательства. Ей казались забавными эти клокочущие абракадабры: ругательства-бессмыслицы, ругательства, лишённые грязной начинки — лишь голая энергия непристойности.

От фонаря было мало толку, но всё же она плескала жиденьким светом по сторонам, чтобы отпугнуть крыс. Когда в темноте за спиной затонули ступеньки, она принялась напевать.

«Не сняв плаща, не спрятав мокрый зонт, Не расчехляя душу».

Блюз почти созрел. Целый день она напевала его про себя. В такие дни она бывает рассеяна, Митя называет её «полу-Люся» и забирает из её рук стеклянную посуду. Блюз почти созрел, томил, повис в голове словно тяжёлое, готовое сорваться яблоко.

Давным-давно, ещё когда она была с Генрихом, она поделилась с ним. Они лежали, смотрели на луну в распахнутом окне. Луна рассеяно смотрела на лежащих в кровати людей, люди рассеяно смотрели на луну. И Люся напела Генриху свой блюз. Он выслушал молча и сказал:

— Я в принципе не понимаю, зачем петь блюзы по-русски? Бывают, конечно, исключения, но… Извини.

Больше она к этому не возвращалась. Возможно, теперь он изменил своё отношение к блюзам на русском. Как-то он обронил: «Может, попробуем твои?». Но она ответила, что давно ничего не сочиняет, да и старое забыла. Многое она и вправду успела забыть.

Гражданин, с которого начался этот её блюз, был скорее всего одиноким пенсионером, гуляющим перед сном. Хорошо сохранившийся — самому себе в тягость сохранившийся пенсионер. Взял зонт и пошёл по улицам. На кухне у него лабораторная чистота, мебель натёрта полиролью с запахом персика, тапочки выстроились в шеренгу, ждут его возвращения. По крайней мере, таким она его придумала. Гражданин сидел в плаще, опершись на ручку зонта, с которого вовсю стекал дождь, и старался не чавкать ботинками в разлившейся под столом луже. Он был прям и выверен, ни одного случайного угла. Отставной генерал, решила она. Люся как раз вышла к микрофону, и, оглядев зал, заметила его — и ей пришлось махнуть Генриху, чтобы проиграл вступление “Dead Road Blues” ещё раз: сбилась.

Он просидел в «Аппарате» не больше пяти минут. Посмотрел на лужу под столом, и вышел.

«Не расчехляя душу…». Следующие две строчки она забыла.