Читать «Русская Дания» онлайн - страница 120
Фридрих Кёнигсбергский
***
Давление, мать его, давление. Тяжкие копыта, вдавливающие обывательские щеки. Ветер словно гиря. Ведут по улицам и пинают армейскими ботинками. Поводки на жертвенной шее. Легкие ноги зверя. Трудовой асфальт мяса. В труппе собачьи позы. Вычесывают ногой из под уха и ублажают следящие лики. Армейский ритм топота. Хлестанья плетью. Колонна и пьяное съеживание. Путь в вакуум чрева. Захлопывание умирающей звезды. Черные дыры и сухое пространство. Рука тянет вверх: жертва средневековой пытки, не иначе. Дичь ловкой дыбы. Меняет направление, и тянется уже к земле, а затем вперед, и конвульсиями валится на пол. Меняет позы. А подсолнух тихо смеется; поднимает и опускает голову. Приятные процедуры. Новое лоно экстаза и свежие беженцы. Великодушные блестки и изюминки. Слеза проступает на человеке. Не способном сопротивляться. А марш продолжается. Слышны трубы и барабанная дробь. Избивание привязных животных….
……………………….
Черти прибывали и заполоняли собой улицы. Они шагали колоннами и размахивали знаменами, напевая песню «Будь славен Ад» и отбивая барабанный ритм. Обыкновенно они миновали штаб-квартиру Распупина, поскольку та была заколочена, но в этот раз их привлек свет в соседнем здании. Некоторые из чертей покинули строй и подобно голодным до света мотылькам ринулись внутрь. Спустя секунду раздались крики, и можно было увидеть, как эти дьявольские создания вытащили на улицу человека…
Распупин, глядя на это, направился к оконному проему, чтобы выпрыгнуть из него, но его окликнул Толик:
– Куда вы, Ефим Георгиевич?
– Быть может, спасение утопающих это как раз-таки мое дело, Толик.
– Тогда я с вами!
Но Распупин откинул Толика и спрыгнул вниз один.
***
Распупин огляделся и увидел комнату, которая напоминала собой прихожую в бедном европейском доме.
На стенах прихожей не было ничего особенного: ни картин, ни детских каракуль, ни ковров – ничего, что могло бы выдать жизнь, и задать пространству некоторую степень сложности, которая необходима, чтобы зацепить и задержать там человека. Единственное – из прихожей наверх поднималась довольно широкая лестница с обшарпанными и облезлыми обоями, а справа от неё на тумбочке стояла увядшая сирень в стеклянной вазе, и было видно, как ее опавшие от времени соцветия спадали с тумбочки на пол, но не были разнесены по комнате, так как, видимо, давно уже никто не рассматривал и не мял цветы. Распупин поднес свой нос к вазе: в цветах еще сохранялась частица того свежего выхлопа, с которым они с удовольствием расстаются, но в этот аромат незачем втянулся запах сгнившей мутной водицы, и, Распупин, поморщившись, отошел в сторону.
Так как останавливаться в прихожей не было смысла, он решил подняться по лестнице, и посмотреть, есть ли кто наверху.
Лестница была двухчастная: сначала она поднималась на половину своими скрипучими ступенями, затем разворачивалась на небольшой площадке, на которой, нужно отметить, стоял на низкосбитом журнальном столике старый красный телефон с дисковым номеронабирателем и несколькими наспех на нем выведенными номерами, которые Распупин решил не запоминать, после чего лестница поднималась дальше на пол-этажа и упиралась в закрытую дверь. Распупин не стал в нее стучать, чтобы вдруг кого не спугнуть, и потянул вниз медную ручку – дверь с легким скрипом приоткрылась.