Читать «Розница (сборник)» онлайн - страница 7

До него не сразу дошло, что сейчас, вот сейчас она уезжает. Несколько секунд он был между жизнью и смертью. А потом широко улыбнулся и сказал ей: бон вояж. А чего еще можно было ожидать? Все, что можно было сделать, сделано. Глупо было рассчитывать на большее. Он ведь и не рассчитывал. Ведь так?

Художник, выйдя от нее, пошел по площади, не имея представления о том, куда идет, стараясь поменьше смотреть на грузовики и валяющиеся повсюду алые розы.

Что было дальше? Дальше было еще хуже — даже рассказывать об этом неохота; кроме того, и так уже все рассказано.

Август

Лето выдохлось все-таки. За окном серо и тихо-тихо. Даже ветер притих, листья лишь чуть-чуть шевелятся. Затишье перед осенью. Спячка.

Я, правда, все тот же, шевелюсь и передвигаюсь по комнате, ставлю музыку одну, другую, третью; порой шумит вода из-под крана. Но стоит только взглянуть в окно, так та же странность, сонность одолевает. Слишком много движений я делаю, слишком много шума произвожу. Надо иметь такт.

Тогда

Это было уже давно, тогда, когда я навсегда собирался отбыть в далекие и теплые края. Мать сказала, что перед отъездом надо бы съездить на кладбище. Приложиться, так сказать, к корням.

Было это осенью, в той его части, когда от лета не остается почти ничего.

Нас было несколько. Точно не помню кто. Мы стояли, окруженные нашей оградкой. С тех пор могил на нашем участке прибыло. Первым здесь оказался мой дед по матери, которого я ни разу не видел.

Здравствуй, дед. Здравствуй, бабуся. Здравствуй, дорогая кузина.

Было мокро и холодно, серо.

Мы стояли, говорили что-то.

Но вот далеко за лесом, далеко, низко, взошло солнце и наполнило лес собой. При таком солнце под взгляд то и дело попадают лесные паутинки, их мгновенное, изменчивое мерцание. И еще трепетнее ощущается дрожание осеннего листа.

И я почувствовал такую нудоту в душе, такую бесконечную, безнадежную нудоту, нудоту, от которой не проснуться…

Водку наливали в пластмассовые стаканчики. Они были легкие, шелестели. Вероятно, какой-нибудь один надорван по краю. Как-то немножко глупо было пить водку из них. Канонической, застольной тяжести стопоря не было — парком с аттракционами от них шибало; в них, совершенно некстати, можно было узнать детство. Водка проливалась из стаканчиков в горло с легким шуршанием.

Ну да ладно. В горле водка была той же самой — отвратительной. И оставалась собой и потом. Но уже сладкой. Размягчала, разжижала, клонила, кренила мозги. Расслабляло лицо. Расслабляло мысли. Расслабляло все вокруг.

Расслабляло гудящий от перенапряжения трос, который связывал Меня и Мир, мир, который я никогда не смогу назвать «своим».

Долгожданный консенсус.

Ну и все, наверно.

Парень

Жил на свете один парень. Он был красивый. Но все время носил безобразную маску.

— Зачем ты носишь эту маску? Ведь ты красивый, — спросили его.

Он ответил:

— Затем, что красоту увидят слишком немногие. А вот уродство увидят все.

На курорте

Три еврейские старухи идут впереди меня, идут медленно, закрывая собой всю земляную дорогу. Я плетусь позади них.