Читать «Роза (пер. Ганзен)» онлайн - страница 38

Разъ послѣ обѣда, когда я сидѣлъ и писалъ свою картинку, вошла баронесса и поразила меня, затронувъ въ разговорѣ религіозныя струны. Какъ она была разстроена и несчастна! Хваталась за грудь такъ, что нѣсколько крючковъ разстегнулось, — словно хотѣла вырвать сердце. Она сказала:

— Нѣтъ, не найти здѣсь покоя! Но вы, можетъ быть, нашли?

— Я? Нѣтъ, не могу сказать.

— Нѣтъ? Такъ, пожалуй, не мѣшало бы вамъ немножко поохотиться. Теперь вѣдь скоро наступитъ время. Пострѣляйте себѣ въ лѣсу. Это васъ освѣжитъ.

Я подумалъ: не во мнѣ и не въ моемъ покоѣ тутъ дѣло. Не самой ли ей хочется бродить, прислушиваясь къ моимъ выстрѣламъ въ лѣсу, и вспоминать выстрѣлы Глана въ старину?

— Я собирался было пойти на охоту, когда подмерзнетъ, — сказалъ я.

Она встала, побродила по комнатѣ, поглядѣла въ окна, опять бросилась на стулъ и сказала нѣсколько словъ въ похвалу моей картинѣ. Но мысли ея были гдѣ-то далеко. Я смотрѣлъ на нее съ состраданіемъ. Въ сердцѣ моемъ ей не было мѣста, но я желалъ ей всего хорошаго; она, видно, столько страдала и такъ заблуждалась.

— Я не собираюсь вовсе говорить о высокихъ предметахъ, — начала она опять, — но… хоть бы я что нибудь понимала! Почему я осуждена погибать такъ шагъ за шагомъ? Я бѣгала тутъ ребенкомъ повсюду и, бывало, прижималась лицомъ къ былинкамъ, чтобы приласкать и ихъ, быть доброй и къ нимъ! Да. И, въ сущности, это было не такъ ужъ давно, мнѣ кажется; не Богъ вѣсть сколько человѣческихъ вѣковъ прошло съ тѣхъ поръ. Но куда дѣвались теперь всѣ тѣ былинки и тропинки, и все прочее? Я хожу и смотрю на все другими глазами. Что же такое сталось со мной? Я перестала быть ребенкомъ, — это такъ. Но есть же тутъ люди, которые какими были, такими и остались. Іенсъ Папаша — все тотъ же въ душѣ, лопарь Гильбертъ все тотъ же. А я вотъ выросла, стала совсѣмъ другой. Я такая дурная, что подняла бы самое себя на смѣхъ, вздумайся мнѣ теперь прильнуть щекой къ былинкамъ. А вотъ Іенсъ Паваша и лопарь Гильбертъ все полны старыхъ ребячествъ и лелѣютъ ихъ по прежнему. Достанься мнѣ тотъ, кого я любила, и оставайся я тутъ, броди по тѣмъ же лѣсамъ и тропинкамъ, я бы, пожалуй, и сохранила въ душѣ миръ, — какъ вы думаете? Такъ выходитъ, что сама жизнь толкнула меня въ какой-то враждебный мнѣ міръ, а съ какой стати? То, отъ чего я ушла, было лучше того, къ чему я пришла. Я попала въ образованный, богатый домъ; тамъ не было никакихъ былинокъ, никакихъ лѣсныхъ тропинокъ. Я кое-чему выучилась, привыкла выражаться получше… О, хромой докторъ, который жилъ здѣсь когда-то, не узналъ бы меня теперь. А дальше что? Да, былъ человѣкъ, который говорилъ не лучше меня, но заставлялъ меня всю вспыхивать отъ радости. Когда ему случалось сказать что-нибудь неладное или заануться въ разговорѣ, не находя словъ, мнѣ это казалось такъ хорошо. О, продолжай, продолжай, запинайся! — хотѣлось мнѣ сказать. Вѣдь тогда онъ оказывался не лучше меня, не изъ другой породы. Мы оба знали тутъ каждую былинку и съ десятокъ людей, которые тоже знали насъ; мы различали слѣды другъ друга на тропинкахъ и въ травѣ, бросались на нихъ и цѣловали. Раздастся выстрѣлъ въ лѣсу, взовьется дымокъ надъ верхушками деревьевъ, послышится издалека радостный визгъ Эзопа — и что же я дѣлаю? Я глажу листья, ласкаю кусты можжевельника и затѣмъ цѣлую свою же руку. Возлюбленный мой! — шепчу я, и внутри у меня словно дрожатъ и поютъ скрипки. Я вынимаю свои груди навстрѣчу ему, чтобы хоть чѣмъ-нибудь порадовать его за его выстрѣлъ, посланный мнѣ. Жизнь моя принадлежитъ ему, я ничего не вижу отъ волненія, тропинка колышется подо мной, я падаю. Но вотъ, я чувствую, что онъ близко; словно токъ пробѣгаетъ по мнѣ, я встаю и жду его. А онъ ни слова не можетъ сказать, да и что тутъ говорить? Но я знаю, гдѣ найти грудь, на которой такъ сладко отдыхать! Прильнуть къ ней все равно, что прильнуть къ цѣлому міру блаженства… И я утопаю въ его дыханьѣ, пахнущемъ лѣсомъ, дичиной…