| There is no doubt that Marley was dead. | Не могло быть ни малейшего сомнения в том, что Марли мертв. |
| This must be distinctly understood, or nothing wonderful can come of the story I am going to relate. | Это нужно отчетливо уяснить себе, иначе не будет ничего необычайного в той истории, которую я намерен вам рассказать. |
| If we were not perfectly convinced that Hamlet's Father died before the play began, there would be nothing more remarkable in his taking a stroll at night, in an easterly wind, upon his own ramparts, than there would be in any other middle-aged gentleman rashly turning out after dark in a breezy spot-say Saint Paul's Churchyard for instance-literally to astonish his son's weak mind. | Ведь если бы нам не было доподлинно известно, что отец Гамлета скончался еще задолго до начала представления, то его прогулка ветреной ночью по крепостному валу вокруг своего замка едва ли показалась бы нам чем-то сверхъестественным. Во всяком случае, не более сверхъестественным, чем поведение любого пожилого джентльмена, которому пришла блажь прогуляться в полночь в каком-либо не защищенном от ветра месте, ну, скажем, по кладбищу св. Павла, преследуя при этом единственную цель - поразить и без того расстроенное воображение сына. |
| Scrooge never painted out Old Marley's name. | Скрудж не вымарал имени Марли на вывеске. |
| There it stood, years afterwards, above the warehouse door: Scrooge and Marley. | Оно красовалось там, над дверью конторы, еще годы спустя: СКРУДЖ и МАРЛИ. |
| The firm was known as Scrooge and Marley. | Фирма была хорошо известна под этим названием. |
| Sometimes people new to the business called Scrooge Scrooge, and sometimes Marley, but he answered to both names. | И какой-нибудь новичок в делах, обращаясь к Скруджу, иногда называл его Скруджем, а иногда - Марли. Скрудж отзывался, как бы его ни окликнули. |
| It was all the same to him. | Ему было безразлично. |
| Oh! But he was a tight-fisted hand at the grindstone, Scrooge! a squeezing, wrenching, grasping, scraping, clutching, covetous, old sinner! | Ну и сквалыга же он был, этот Скрудж! Вот уж кто умел выжимать соки, вытягивать жилы, вколачивать в гроб, загребать, захватывать, заграбастывать, вымогать... Умел, умел старый греховодник! |
| Hard and sharp as flint, from which no steel had ever struck out generous fire; secret, and self-contained, and solitary as an oyster. | Это был не человек, а кремень. Да, он был холоден и тверд, как кремень, и еще никому ни разу в жизни не удалось высечь из его каменного сердца хоть искру сострадания. Скрытный, замкнутый, одинокий - он прятался как устрица в свою раковину. |
| The cold within him froze his old features, nipped his pointed nose, shrivelled his cheek, stiffened his gait; made his eyes red, his thin lips blue; and spoke out shrewdly in his grating voice. | Душевный холод заморозил изнутри старческие черты его лица, заострил крючковатый нос, сморщил кожу на щеках, сковал походку, заставил посинеть губы и покраснеть глаза, сделал ледяным его скрипучий голос. |
| A frosty rime was on his head, and on his eyebrows, and his wiry chin. | И даже его щетинистый подбородок, редкие волосы и брови, казалось, заиндевели от мороза. |
