Читать «Родительское ничто» онлайн - страница 8
Ния Ченвеш
Экстрасенс заверил, что вскоре это пройдет. Поскольку иного решения не было, они покорились.
Котята, наевшись любви, ползали по матери, теребили ей хвост, грызли уши. Кошка иногда отвешивала оплеуху, но чаще облизывала забияк. Вскоре семейство угомонилось и, свернувшись в плотный клубок, уснуло.
Глядя на них, она вдруг осознала, что ни разу не спала со своими детьми. Она даже не понимает, каково это – быть окруженной сопящими детьми.
Сейчас она с тоской подумала, что отдала бы все, чтобы вернуть то время. Она купила бы самую большую кровать и спала бы только в обнимку с детьми: мальчишки по бокам, дочка на груди, свернувшись калачиком.
Дочка. Ее они тоже прозевали. Она так и росла медлительной, и безучастной ко всему.
Ее особо и не готовили ни к чему – она росла красивой и домашней. Мужа нашли быстро. Но свадьбы не состоялось, так как по устоявшейся традиции. дочь отвергла формулу счастья, выведенную для нее родителями.
И вдруг в 21 год, совершенно случайно выясняется, что у дочки врожденная аномалия зрения. Всю жизнь она прожила в размытом, непонятном ей мире. По сути, она никогда и не видела, какой он, этот мир.
Дочь не смогла простить это родителям, ведь они в полном смысле размазали ее жизнь, долгие три года они не общались вообще.
Но дочери хватило решимости начать все сначала. Как будто нагоняя упущенное любование цветами, фактурой, линиями она окунулась в мир дизайна. Днями напролет она рисовала, смешивая в дичайшие сочетания доступные теперь ее глазу цвета.
Вскоре обзавелась швейной машинкой и между лекциями и занятиями, без конца шила, творила, экспериментировала.
Дочь, которую она стеснялась и считала «пресной», на которую не тратила ни времени ни сил, вдруг стала модным дизайнером одежды…
Супружеская жизнь раскололась: муж обвинил во всем жену. Все чаще ночевал на работе, пока «работа» не забеременела и не родила ему сына.
Он узрел в этом второй шанс и решил начать все с чистого листа.
Она себе в свои 50 лет, такого позволить не смогла.
Дети практически не навещали ее, а в редкие визиты все чувствовали напряженность, ведь им практически не о чем было говорить.
Традиция воскресного дня развалилась, так как дети жили каждый в своем мирке, в своих обидах и претензиях.
А других традиций в семье не сложилось.
И сейчас глядя на кошачье семейство, она поняла, что все это время ее детям нужна была теплая и доступная мама.
Впервые она честно призналась себе, что никогда не была мамой. Она была роженицей, она была снабженцем, она была организатором, она была родственницей.
Но она не была мамой: теплой, кормящей, ласкающей.
Она дала детям все, кроме главного – любви.
Она не могла вспомнить, чтобы любовалась кем-то из детей, по матерински долго глядя на чадо.
Она не помнит, чтобы прижимала плачущего ребенка и говорила эти глупые мамочкины фразы.
Она не помнит, чтобы кричала на ребенка, или шлепнула его.
Она не помнит ничего родительского…
И теперь ей предстоит начинать все сначала, но только в одиночку, в 50 лет с взрослыми и, похоже, основательно искореженными ее идеальным механизмом воспитания, детьми.