Читать «Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37» онлайн - страница 139

Святогорский бросился к ней, охнув:

– Хоть бы основание черепа не сломала! Ушиб позвоночника переживём.

Ни Мальцева, ни Денисов, ни Ельский на Тыдыбыра не отвлеклись. А операционная медсестра, передавая зажимы, судорожно сглатывала, глядя на едва утробно квакающее…

– Господи, что это? – с ужасом спросила она.

И ужасаться было чему.

То, что родилось в рану, менее всего походило на человеческого детёныша. Окровавленное нечто, покрытое сухим роговым панцирем. Но не цельным. Между ромбовидными щитками грязно-серого цвета пролегали глубокие борозды и трещины. Нос, ушные раковины и веки были чудовищно вывернуты, а конечности – коротки и уродливы. Глаз, казалось, не было вовсе. Из-под вывернутых век видна была белёсая плёночная структура.

– Хотя я и не тот, кому ты адресовала вопрос, но ответить могу, – сказал Ельский, принимая новорождённого в пелёнку, – это ихтиоз арлекина. Врождённое заболевание, развивающееся в эмбриональном периоде. Тип наследования аутосомно-рецессивный. Оба родителя – носители дефектного гена.

– Что с Разовой? – коротко поинтересовалась Татьяна Георгиевна у вернувшегося в операционную Святогорского. Пока суть да дело – он с санитаркой вынес Настю в коридор.

– Всё хорошо. Огромная шишка и трещина в кафеле. Крепкая башка у Тыдыбыра. Жить будет. А вы тут ка… Срань господня! – Святогорский размашисто перекрестился, увидев, что лежит на столике у Ельского.

– Это она, Аркадий Петрович. И не будь я связан по рукам и ногам всяческими клятвами, приказами и прочей моралью и этикой, я бы вкатал этому несчастному существу фатальную дозу морфина, – говорил Ельский, ловко орудуя зондами и мешком Амбу. – Всё, заинтубировал. Я – ас!

– Сам себя не похвалишь, весь день как… Но ты реально ас! – уважительно констатировал Святогорский, подошедший поближе и наблюдавший за работой Ельского. Вова, если меня когда-нибудь будут оперировать, я свою носоглотку только тебе доверю. Если ты с этим справился, то ты и чёрта лысого заинтубируешь.

– Я бы вкатал, и… Но эвтаназия у нас разрешена только для кошечек и собачек, а это существо человек – и я обязан его реанимировать. И в лучшем случае, он поживёт несколько суток…

– А в худшем? – спросила операционная медсестра, молча передавая инструменты занимающимся раной акушерам-гинекологам.

– А в худшем он проживёт достаточно долго, доставляя немыслимые страдания своим родителям и невообразимые – себе. Настолько невообразимые, что к их описанию я толковый чёткий эпитет подобрать не могу. Но будем надеяться, что до худшего не дойдёт. Забираю в реанимацию, – подняв голову, отрапортовал он Мальцевой. – ИВЛ, антибиотики, всё, что маст хэв… И отличная статья получится. С красочными иллюстрациями. Раритетными практически. Настолько выраженного ихтиоза арлекина… Ладно, это лирика. Задавлю в себе пока учёного. Хотя мой внутренний врач и гуманист голосует за фатальную дозу морфина. И за то, чтобы мы все тут вместе сделали вид, что он родился мёртвым. Пожалейте родителей, бумага истории всё стерпит. – Ельский сделал вид, что тянется к чемоданчику анестезистки, та хлопнула его по руке.